Его посадили прямо напротив Витькиной дочери, и он не мог ни на что смотреть, кроме как на ее дивно созревшее тело, которое, как ему казалось, готово было разорвать нарядное платье. Александру Григорьевичу пришлось сказать приличествующий обстоятельствам тост, и он, кажется, даже удачно сострил, продолжая смотреть на Машины блистающие плечи, которые так соблазнительно обнажал декольтированный туалет. Павловский не мог есть и даже не допил до конца то, что ему налили в фужер. Он и не понял, что именно налили.
Похоже, что Маша находилась в сходном состоянии, потому что глаза ее очень призывно блестели, пальцы беспорядочно перекладывали с места на место столовые приборы, а грудь так волновалась, что декольте и в самом деле грозило как-нибудь непристойно увеличиться.
Павловский испугался, когда Маша вдруг резко встала и вышла из комнаты. Он почему-то подумал, что она решила сбежать от его неприлично раздевающего взгляда. Он рванул за ней, чтобы извиниться… или не извиниться… Он и сам толком не знал, зачем.
В полупустой кухне стояла Маша и напряженно вглядывалась в коридор. Лицо ее было чрезвычайно взволнованно. Александр Григорьевич сразу понял, что ждала она именно его.
Когда они отдались друг другу в его захламленной квартире, Павловский окончательно осознал, что самым банальным образом влюбился. Впервые в жизни. Жену свою, Дину, он не любил, потому так легко с ней и расстался. Он просто не мог позволить, чтобы первая красавица их класса досталась кому-нибудь другому, и она досталась ему. Александр Григорьевич не любил ни одну из десятка женщин, с которыми спал и которые намеревались сделать его своим мужем. Более того, он был уверен, что природа обделила его любовью. Секс – это да! В любовных игрищах он всегда оставался на высоте, и сейчас, в пятьдесят, ему не нужны никакие новомодные «Виагры» и прочие стимуляторы. Но вот любовь… Не было в жизни Павловского любви. А потому он еще не натешился ею, не надышался. Да, живя с Машей, он совершил слишком много ошибок. И, как ни смешно, именно по неопытности. Ранее Александра Григорьевича никогда не беспокоило то, что думают о нем его женщины. И думают ли они вообще. Иногда ему казалось, что мозги для женской братии – излишняя роскошь. Ошибка природы. Мутация. Он интуитивно обходил женщин, у которых в первом же приближении просматривался недюжинный ум. Пусть с ними маются другие, коли есть охота. Ему его умная жена Дина осточертела очень быстро.
