Теперь улыбка, направленная на Тауэра, сияла уже, как тысяча солнц.
– Ваш столик справа. Я провожу вас.
Движения ее, словно у змеи, облаченной в пурпур, были восхитительно изящны. Следуя за ней, Тауэр не постеснялся вслух пояснить Пауле:
– Здесь важно, кто где сидит. Как в джунглях… кто наверху, тот забирает свет у нижних, а тем приходится изворачиваться и цепляться за стволы. Правда, если удастся выбраться этим вьющимся паразитам на солнышко, то уж они не дадут заносчивым пальмам спуску, сгложут их с вершины и высосут все соки.
Уинтроп чуть подвинул плетеный стул, и Паула, отблагодарив его взглядом, села, блаженно расслабившись. Она как будто очутилась в огромном прозрачном сосуде, отделенном от реальности, и где все было так романтично. Розовая накрахмаленная скатерть на столе, изящный горшочек с прекрасными живыми цветами, свечи, заключенные в богемское стекло и распространяющие теплый оранжевый свет, и пальмы вокруг.
Величественный официант – весь в белом и с красным галстуком на шее – спросил насчет напитков.
– Мне коку, – сказала Паула.
Она слишком устала, чтобы стесняться, слишком голодна, чтобы задаваться вопросом, для чего на салфетках разложено столько вилок разных размеров. Там, где запах больших денег заглушал все ароматы мексиканских соусов и экзотических цветов, она, конечно, ощущала себя нелепой приблудой, но высокий статус того, кто привел ее сюда, позволял ей вести себя так, как ей было угодно.
– Мне скотч и соду. Вы знаете мою марку. Безо льда, – сказал Уинтроп Тауэр. – А тебе не стоит глотать здесь, в нашем благословенном городе, что-либо крепче, чем «Перье» или «Шардоне», на худой конец. Все остальное рассматривается как умышленное нанесение вреда своему здоровью, а собственное здоровье – культ богатых. Под этими пальмами они могут сосать хоть текилу из пожарных шлангов, но если ты пригубишь в их компании нечто подобное, то тебя сочтут обычной пьянчужкой. В Беверли-Хиллз пьянице уже не доверяют, как и тому, кто отбыл срок в тюрьме. Право пить открыто, на глазах у всех, надо заслужить. Как я, например. Я перенес сюда английские законы. Тут я вроде высокорожденного лорда.
– Но вы же не англичанин. Хотя иногда мне кажетесь…
– Только кажусь. И временами играю роль. – Уинтроп усмехнулся. – Впрочем, в моей жизни был британский период, правда, очень короткий. Он мне не запомнился.
Виски появилось на столе, и Уинтроп набросился на него с такой же жаждой, как и Паула на ледяную кока-колу.
