Серебристые колесики притормозили у лифта. Служитель ловко развернул кресло и вкатил пациента в кабину спиной вперед. Возникло ощущение чего-то знакомого, но давно забытого – не лишенное приятности скольжение через пространство. Внезапно Лайтбоди понял, что в этот миг превратился из дряхлого старика в младенца, из старого слюнявого Фило Стренга в малютку, которого возят в коляске.
Прежде чем лифтер закрыл кабину, внутрь успела шмыгнуть медсестра. Поскольку Уилл был слегка не в себе, он поначалу не обратил на нее особенного внимания. Лифт пополз вверх, проявляя полнейшее пренебрежение к гравитации, и молодая женщина уставилась на больного с поистине евангельской улыбкой. Несмотря на усталость и отчаяние, на скверное самочувствие, на летящую под откос жизнь, Уилл не остался равнодушен к этой улыбке. Он посмотрел на медсестру, а она спросила:
– Мистер Лайтбоди?
Он кивнул.
– Я – сестра Грейвс. – Голос у нее был тишайший, словно она привыкла разговаривать исключительно шепотом. – Добро пожаловать в Университет Здоровья. Я буду вашей персональной сиделкой все время, пока вы у нас гостите. Я приложу все усилия для того, чтобы ваше пребывание было приятным и физиологически полезным.
Идеальная улыбка – уверенная, утешительная – не исчезла и после этих слов. Точно с такой же улыбкой первая женщина каменного века взглянула на первого мужчину – настоящее чудо, а не улыбка. Было ощущение, что никто на всем белом свете раньше так не улыбался.
– Вы, должно быть, устали, – сказала сестра Грейвс, и улыбка несколько потускнела, словно смягченная заботой и сочувствием.
Уиллу захотелось сказать: «Да, я очень устал». Пусть его разденут, уложат в постельку, как маленького ребенка. А еще лучше – пусть дадут ему спирта и наркотиков, чтобы он отбросил копыта и больше никогда не просыпался. «Да, – хотел он сказать, – я смертельно устал», но лифтер его опередил.
– Это все железная дорога, Айрин, – сообщил он и снова тяжело вздохнул. – Вот уж пытку изобрели, скажу я вам. Почище инквизиции.
– Могу себе представить, – подхватила она с придыханием. – Правда, сама я никогда не ездила дальше Детройта.
Сестра Грейвс, наклонив головку, наблюдала, как за решеткой проплывает четвертый этаж. Эта девушка смотрелась истинным монументом или, по крайней мере, рекламой здорового образа жизни: чистое, ровное дыхание, высоко поднятый подбородок, а осанка такая, что хоть линейку к спине прикладывай. А форма, что за форма! Ослепительно белая, от юбки до шапочки, венчающей пышную прическу. Лучше же всего было то, что этот наряд идеальнейшим и естественнейшим образом облегал стройную фигуру, освобожденную от пояса и корсета, против которых доктор Келлог вел непримиримую борьбу. Лайтбоди, хоть и был окутан туманом горести, не мог не восхититься столь замечательной униформой. Из кресла ему были отлично видны и разворот изящной спинки, и славный затылочек с подколотыми волосами, и аккуратные ракушки ушей. На эти-то уши Уилл и уставился. Ему вдруг показалось, что ничего драгоценнее он в жизни не видывал. Симпатичнейшие ушки-безделушки. Так бы и поцеловал.
