Наш разговор затянулся очень долго, но велся уже в очень миролюбивом тоне. Было уже около 9 часов вечера и мы стали собираться уходить. Заметив это, Андрей Андреевич сказал: «Куда вы? По русскому обычаю надо откушать хлеба соли» и он пригласил нас в столовую.
Здесь Ген. Власов был необычайно радушный и гостеприимный хозяин. За рюмкой водки и очень скромной закуской, мы еще долго вели нашу дружескую беседу. Андрей Андреевич охотно рассказывал нам разные эпизоды из своей жизни в Советском Союзе, о войне, как он попал в плен и как с ним в начале грубо обращались немцы. Вместе с тем, он выразил желание, чтобы я в ближайшие дни снова посетил его. По его словам, нам предстояло разобрать еще много вопросов, касающихся Р.O.A. и Казачества. Только из боязни пропустить последний поезд, мы были вынуждены расстаться, я бы сказал, с суровым и гневным Ген. Власовым и, одновременно, с чрезвычайно любезным и симпатичным Андрей Андреевичем.
И дорогой и дома мы обменивались мнением, силясь угадать: когда же Ген. Власов был самим собой? — В начале или в конце нашего разговора? В конечном результате, после долгих и горячих дебатов, мы решили, что заключительный аккорд его речи звучал искренне и, как будто бы, без фальшивых ноток.
Все это время меня усиленно занимала мысль, как наиболее правдиво передать Петру Николаевичу мою беседу с Андрей Андреевичем. Рассказать все в точности, по моему, было нецелесообразно. После долгого размышления, я решил первые ее две части изложить почти полностью. Третью — несколько смягчить, умолчав кое-что, дабы не вызывать ненужного раздражения у Петра Николаевича. Но зато четвертую — оттенить возможно ярче, перенеся на нее и на мои возражения Ген. Власову, весь центр тяжести.
Так я и поступил, когда на следующий день был у Ген. Краснова. Приехал я умышленно рано, будучи уверен, что Петр Николаевич нетерпеливо ожидает моего доклада и в этом я не ошибся.
Наша продолжительная беседа была для меня, словно, экзамен. Ген. Краснов задавал мне массу вопросов, желая в точности знать речь Ген. Власова и мои ему возражения.
Рассказывая и, одновременно, наблюдая за Петром Николаевичем, я могу сказать, что мой доклад умиротворяюще действовал на него. Это подтвердил и он сам, сказав: «Большое Вам спасибо Иван Алексеевич, мне бы хотелось, чтобы Ваши труды увенчались успехом».
Вернувшись к себе в гостиницу, я встретил Донского Атамана, крайне чем то озабоченного. Показав мне какую-то бумагу, он сказал: «Прочтите, пожалуйста, но я не понимаю С. Н. Краснова, для чего он это делает?»
