Время от времени мне разрешали сходить к матери. Она также жила в царских владениях, но далеко от дворца, в одной из бесчисленных подсобных построек. В них размещались и скот, и зерно, и мастерские, и прислуга.
От главных зданий они отделялись обширным садом и высокими стенами. В этих постройках не было ни красивых колонн, вырезанных из кедрового дерева, ни расписного каменного пола. Они были сложены из высушенного на солнце кирпича, а пол был из утрамбованной глины. Уже в первый мой приход туда всего лишь через три дня, которые я провела в залах и парадных комнатах дворца, - подсобные строения показались мне маленькими и невзрачными, хотя любой из этих домов был в десять раз больше нашей родной хижины. Так быстро обстоятельства меняют наше суждение.
Моя мать работала вместе с четырьмя другими женщинами в полутемном помещении. Их тела размеренно раскачивались над каменными зернотерками, а хруст зерна был здесь единственным шумом. В помещении без окон царили сумерки, оно едва освещалось через дверной проем.
Я смущенно стояла в углу и никак не могла узнать свою мать. Я надеялась, что она увидит меня и подойдет сама, но вышло не так.
Через помещение прошел надсмотрщик.
- Мели как следует! - крикнул он одной из женщин.
- Я мелю изо всех сил!
- Мели как следует! - крикнул он второй.
- Я делаю, господин, как ты приказываешь!
- Мели как следует!
- Я работаю, чтобы ты похвалил!
- Мели как следует!
Но четвертая женщина, к которой он обратился, никак не откликнулась. Надсмотрщик подошел ближе.
- Ты что, не можешь ответить? Хочешь, чтобы я открыл тебе рот?
И он поднял палку.
- Не трогай ее! - крикнула одна из женщин. - Ведь она немая! Она работает без устали! Она мелет больше, чем любая из нас!
Тогда я узнала свою мать.
Значит, она не смогла выучить чужой язык, а может быть, не захотела? Я остановилась рядом и посмотрела на нее. Я думала, что теперь-то она заговорит со мной, но она упорно молчала.
- Мама! - сказала я наконец и дотронулась до нее. Она обхватила меня своими сильными руками и так крепко прижала к себе, что мне стало больно. И мы без слов поняли друг друга.
Так шли недели, текли месяцы. Все больше привыкала ко мне Нефру-ра. В конце концов я стала прислуживать ей за столом, и не только когда она завтракала вдвоем с Аменет, но даже в тех случаях, когда вместе со всеми придворными она занимала место рядом с царицей. Тогда она, конечно, не разговаривала со мной, на ее губах замирала застывшая улыбка, а в глазах читалась неприступность.
