— Поединка? — удивленно переспросил Женька. — Это коррида, что ли, будет?
Но Кротов разговаривал со Станским, а того интересовало совсем другое:
— Так значит, вашей власти, товарищ Кротов, недостаточно, чтобы перенести эти поединки?
— Недостаточно, — зеленый председатель странно ухмыльнулся и, очевидно, хотел объяснить что-то, но в этот момент грянула бравурная музыка, и с двух сторон через специальные входы на арену выскочили… гладиаторы.
Да, это намечалась не мадридская фиеста. Это был Рим, Колизей, и этих двух атлетически сложенных, одетых древними воинами юношей нельзя было воспринять иначе. В правой руке у каждого блестел начищенной сталью меч, в левой — короткий, тонкий, обоюдоострый нож. Ох, не похоже это было на безобидную игру!
Они сошлись. И публика зашумела. Но даже сквозь гул были отчетливо слышны звенящие удары металла о металл и гортанные выкрики сражающихся. Наверное, это было весьма красивое зрелище. Но Женька почувствовал слабость и дурноту. Между ним и происходящим словно повесили какую-то пленку, через которую мир смотрелся нереально и зыбко, как старый фильм, да еще не в фокусе.
«Вот где делают отрубленные ладошки», — вертелось у Женьки в мозгу, и он даже не стал делиться этой мыслью с ребятами, настолько она казалась очевидной.
А меж тем грудь одного из бойцов уже была перечеркнута длинным алым порезом, а у другого кровоточило колено, и он припадал на левую ногу. Публика заводилась все больше, и было жутко смотреть на распаляющиеся в кровожадном, сладострастном угаре лица чопорных юных дам и столь же молодых элегантных мужчин.
Закончился поединок ко всеобщему восторгу очень эффективно. Один гладиатор буквально проткнул другого мечом, но тот, уже будучи нанизанным на широкое лезвие, сумел — мыслимо ли такое? — вонзить нож в грудь противника по самую рукоятку. И оба рухнули на залитый кровью песок.
— Каково! А? — хохотнул Кротов. — Небось, у вас такого не было?
Никто ему не ответил. Станский сидел какой-то задумчивый и ненормально спокойный, словно ничего особенного не происходило. Черный плотно сжал не только губы, но и кулаки и сдерживался, похоже, уже из последних сил. Цанев, подавшись вперед и повернув голову к Кротову, неопределенно улыбнулся, пожал плечами и кивнул, руки у него дрожали. А Женька перестал чувствовать под собой опору. Он падал, падал куда-то, и были звуки, и блики, и пятна, но все это где-то там, далеко, по ту сторону загадочной пленки, а его это не касается, совсем не касается, и чего они пристают, чего они хотят от него?..
