Нацистская пропаганда против СССР. Материалы и комментарии. 1939-1945 | страница 61



Потрясения, которые пережил Пюшель, сказались на его здоровье. По ходатайству иностранной секции он был освидетельствован кремлевскими врачами. Однако его состояние не вызвало никаких опасений.

К моему немалому удивлению, как-то утром ко мне в бюро пришла дочь Пюшеля и заявила, что отец ее в эту ночь скоропостижно скончался. Тогда же я составил свое мнение об этой странной смерти.

На следующий день, в ускоренном порядке, тело Пюшеля было сожжено в московском крематории.

Человек умер, но его исковерканная идея осталась ужасающим бичом в руках Сталина. От идеи осталось только ее имя: «коллективизация сельского хозяйства».

Это краткое описание того, что я сам пережил или испытал на себе в области советского хозяйства, дает неприкрашенную картину правды о большевизме.

Я видел массу работы, жертв, энергии, растраченных бессмысленно с одной только политической целью: достижение мировой революции путем победоносной наступательной войны Советского Союза. Но даже и в том направлении всякая работа в СССР осталась непродуктивной.

Ибо не здравый смысл и опыт устанавливают там методы и практику хозяйства, а демагогические фразы марксистских теоретиков, которые имеют так же мало понятия о настоящих законах работы, как и о психологических законах, которые определяют успех или неуспех человеческой деятельности. Эти «специалисты смерти» могут только одно: разрушать.

Карл И. Альбрехт

Отрывок из главы «Революционный трибунал приговаривает меня к смерти»

В восьмом часу вечера...[13]

...В этот второй вечер после объявления приговора мне поначалу показалось большой удачей и существенным облегчением по сравнению с одиночным заключением не оставаться одному в эти тяжелые часы. Я попытался как минимум немного развеяться, общаясь со своими сокамерниками.

Однако чем позднее становилось, тем сильнее казался проникавший снаружи шум.

Это выглядело так, будто заключенных охватывало всевозрастающее беспокойство.

Всеобщее волнение захватило и трех моих товарищей по камере. Они начали ходить взад-вперед, насколько позволяло пространство нашей маленькой камеры. Чем позднее становилось, тем более странным было их поведение. Они едва отвечали на мои вопросы о причинах их возбуждения.

Мне это все казалось непонятным и непостижимым.

Пробило восемь. С тюремного двора послышался приглушенный звук моторов. С полным ужаса криком: «Они идут, они идут!» – трое моих сокамерников столпились у маленького окна камеры.

Михайлов, несмотря на строгий запрет, открыл окно. Теперь шум моторов стал гораздо сильнее. Я видел через окно, как в тюремный двор въехал тяжелый черный автомобиль. Через несколько мгновений шум моторов затих.