. Он постоянно шел на конфронтацию с западными интеллектуалами, которые восторгались Советским Союзом. Один из симпатизировавших Ленину британских ученых, с которым Набоков неоднократно дискутировал в двадцатые годы, был для него просто наивным человеком, ибо «ему никогда не приходило в голову, что если бы он и другие иностранные идеалисты были бы русскими в России, их бы ленинский режим истребил так же естественно, как хорьки или фермеры истребляют кроликов»
[139].
Принятое на Западе разделение русских на два лагеря — красных и белых — Набоков критиковал решительно:
«Американские интеллектуалы настолько поддались большевистской пропаганде, что полностью игнорируют существование в среде русских эмигрантов сильной либеральной мысли. („Тогда вы, значит, троцкист?“ — заявила, сияя, одна особенно ограниченная левая писательница в Нью-Йорке в 1940 году, когда я сказал, что я ни за Советы, ни за какого-нибудь царя)»[140].
По поводу советской системы Набоков на протяжении всей своей жизни высказывался исключительно жестко. Политических докладов он после своего выступления по случаю десятой годовщины захвата власти большевиками больше не делает, однако в романах и рассказах, особенно берлинского периода, наносит множество ударов по советскому режиму.
«Я бы хотел в тридцатые годы жить в Нью-Йорке. Если бы мои русские романы были переведены тогда, они, может быть, привели бы в шок многих просоветских мечтателей и смогли бы чему-нибудь научить»[141].
В «Даре» Набоков не ограничивается только намеками на советскую действительность. Он иронически ставит под вопрос философскую надстройку, художественную доктрину и язык функционеров. Роман содержит книгу в книге — биографию писателя Николая Чернышевского, который почитался также уехавшими в эмиграцию социалистами-революционерами, но одновременно был любимым автором Ленина и потому считался в Советском Союзе пророком коммунизма. Образ Чернышевского в «Даре» следует, таким образом, рассматривать и как иронический ответ Набокова на гиперболизацию фигуры писателя советской культурной политикой.
В Берлине Набоков начал интересоваться агитационным стилем коммунистов и языком их функционеров. В романе «Защита Лужина» говорится о «вульгарном советском пропагандистском бормотании». В романе «Под знаком незаконнорожденных» для характеристики тоталитарного режима, с которым пришлось столкнуться герою романа, он смешал заставки из нацистской пропаганды с лозунгами и формулировками советской прессы и вызвал тем самым упреки в том, что он приравнивает национал-социализм к социализму в Советском Союзе.
