– Тебе, Маринка, не понять... В общем, не могла я больше ждать! Я и так его всю жизнь ждала... ждала... дождалась, а тут Надя между нами... А он порядочный, терзается... Дочку любит... Я не могла позволить, чтобы он от меня обратно к Надежде вернулся!
– А как ты сумела его в церковь-то затащить? Он хоть знал, зачем ехал, или ты его обманом?..
– Нет, Мариша... все было без обмана... Просто... он тоже... страшно влюбился... Страшно, понимаешь?! Мы оба чувствовали, что у нас не просто банальная связь, секс... Мы полюбили оба изо всех сил... Навсегда... И даже такой человек, как Борис, понял, что нашу любовь надо узаконить... и не в ЗАГСе... Она выше всех этих бумажек со штампами...
– Знаешь, Нонка, когда-то мне тоже казалось: моя любовь к Павлу Епифанову – не от мира сего! Что из этого получилось, ты знаешь. Думаю, каждый человек, влюбляясь, считает, что его любовь самая-самая... что ради нее можно все старое порушить... А на самом деле нельзя... Нельзя, Нонка! Расплата неминуема!
– Совсем с ума сошла! Вещаешь, как пифия, надышавшаяся ядовитых испарений! Мы не виноваты в том, что Аленка упала с качелей! Слышишь! Не виноваты! И не вздумай утверждать обратное!
Нонна так шлепнула трубкой об аппарат, что от нее отскочил кусок серого пластика. Тоже хорошего мало. Аппарат новый, кнопочный. Борис с последней получки купил. Радовался, как ребенок. А теперь его ребенок... Нонна запустила пальцы в волосы и просидела почти без движения битый час.
Борис вернулся к Нонне с дрожащими губами и седой прядью в черных густых волосах.
– Я не знаю, что мне делать, – сказал он, прямо в куртке опустившись на диван. – Отпусти меня, пожалуйста...
Нонна похолодела. Она с трудом разлепила вмиг смерзшиеся губы и сказала:
– Даже если ты уйдешь от меня, Аленка не поправится... так вот... сразу...
Борис нисколько не удивился тому, что она уже что-то знает про его несчастную дочь, и глухо произнес:
– Нам с тобой не надо было этого делать... Я чувствовал, но... Понимаешь, Нонна, я тоже как-то глупо поверил в нашу избранность... Никогда и никого не любил в своей жизни так, как тебя, а потому решительно отмел всяческие сомнения... А ведь они были, Нонна, были!
– То есть ты... – дрожащим голосом начала она, – теперь жалеешь... Может быть, ты считаешь, что ошибся... Ты меня больше не любишь, Борис?
Епифанов повернул к ней породистую голову, которую седая прядь только украсила. Лицо было искажено гримасой боли, но и она шла ему.
