— Почему?
— Я на вахте. Предполагается, что всё внимание я должен уделять исключительно небу.
— Сделаем вид, что меня здесь нет, — сказала она, и мы оба улыбнулись, потому что марсовая площадка размером не больше телефонной будки. — Можно мне всё-таки остаться, пока не рассветет? А потом я исчезну, даю слово.
Я коротко кивнул и снова обратил взгляд к небу, от всей души желая, чтобы солнце поторопилось. Я мог не замечать Надиру не больше, чем столб пламени. Уголком глаза я следил, как она молча смотрит на восток.
Кейт бы не молчала.
Она бы делала всякие наблюдения и рассказывала мне обо всем, что пришло бы ей на ум. Она бы сердила и смешила меня. И её было бы не остановить. Я любил её болтовню. Направьте её энергию в нужное русло, и ею можно будет осветить весь Париж. Мои чувства к Кейт были так сильны, что я сам едва мог разобраться в них. Когда я оказывался рядом с ней, меня переполняли одновременно счастье, желание и паника. Мне хотелось говорить с ней, кричать на неё, касаться её, целовать её. Хотелось убежать от неё. Всё это было так мучительно.
Солнце поднималось ужасно медленно.
— Ты, должно быть, очень любишь это, — произнесла Надира. — Этот вид.
— Да, это ни с чем не сравнимо.
— Я не могу предсказывать будущее, — сказала она, — но так уж вышло, что я неплохо справляюсь с цифрами. Я могла бы помочь тебе.
Я старался скрывать от всех свои затруднения и, когда корпел над учебниками, ругался только про себя. Но Надира, видимо, внимательно наблюдала за мной и заметила, как я без конца стираю и зачеркиваю. Если бы то же самое предложила Кейт, думаю, я бы предпочел сказать: «Нет, спасибо, я вполне справлюсь сам». Она и так уж слишком блистательна. У меня и без того такое чувство, что я осужден вечно плестись у неё в хвосте. Предполагается, что воздухоплавание — это моя стихия; гордость не позволила бы мне позволить ей превзойти меня и в этом тоже.
Но почему-то я не испытывал такого чувства соперничества к Надире. Может, потому, что я её совсем не знал, а может, воспринимал её скорее как равную себе, а не стоящую выше меня. А самое главное, Кейт ничего не узнает о моих неудачах с математикой.
— Это ужасно сложная штука, — ответил я.
— Может, вместе мы сумеем как-нибудь разобраться. Отец учил меня, когда бывал дома. Он был хорошим учителем. И потом я тоже занималась, но уже сама.
— Ладно, — согласился я. — Спасибо тебе, ты очень добра.
— Всякие там конюхи вроде нас должны поддерживать друг друга.
