Последний раз, когда я видела доктора до сегодняшнего дня, 4 месяца назад — Виктор отводил его до палаты Пенелопы, где доктор и заночевал. Мы вышли на улицу, был уже шетой час утра и автобусы только начинали хотить. Мы с ним проспали сутки, а когда проснулись, то обнаружили в ящике письмо от доктора. Он уехал в какой-то реабилитационный центр и просил его не искать. В одной ему свойственной форме, он сообщал, что "сам найдется, когда придет время".
Виктор немного обиделся на него. Надо ли говорить, что мы скучали. Иногда я доставала письмо и перечитывала. Прошлый раз мы хотя бы по-человечески попрощались, а сейчас…
Был уже конец сентября, когда Виктор пришел домой радостный сверх всякой меры.
— Неужели серию про бабочку покупают? — удивилась я. Виктор не так давно закончил серию из трех картин "Рождение бабочки".
— Нет. Ван Чех вернулся! Я встретил его сегодня. Просил передавать тебе привет, и передать, что ты цитирую: "совсем забыла старого больного доктора!".
У меня выпала из рук тарелка и разбилась.
— Я уберу, — махнул ркуой Виктор, — он сейчас в клинике. Давай, быстрей поезжай туда.
— Сейчас?!
— Одевайся и поезжай, — Виктор буквально вытолкнул меня из кухни вон.
Я собралась с космической скоростью и поехала в больницу. Моргнуть я не успела, как оказалась в ординаторской.
Ван Чех стоял спиной к окну, с картины на меня ласково смотрел нарисованый доктор.
— Кто там? — басом спросил он и повернулся, — Брижит, дитя мое.
Широкая белозубая улыбка озарила его лицо. Он раскинул руки. Я впервые сознательно обняла доктора. С лица не сходила радостная улыбка. Доктор погладил меня по голове, клюнул в макушку.
— Документы привезла? — отстороняя меня, спросил он.
— Привезла.
— Садись, я подпишу пока.
Доктор, хромая пошел к столу.
— Коллеги говорят, что нога будет гнуться со временем, но пока что-то никак. Плохо там Пенелопа о нас заботится, — с улыбкой откомментировал ван Чех.
— А на следующую практику можно будет записаться? — спросила я.
— Нет, вы только полюбуйтесь. Я ей еще эту практику не закрыл, а она уже, о новой беспокоится. Все можно, конечно, если в меру, — он опять углубился в бумаги.
Дверь в ординаторскую открылась. Заглянула Маус.
— Доктор, и, вы, — она расцвела, и бросилась нас обнимать, — Я выписываюсь, вот пришла попрощаться.
— Давай, иди отсюда, — стал выталкивать ее из ординаторской, — ты теперь здоровая, тебе тут не место.
Маус ушла.
— Жалко, не я ее довел, — бормтал доктор, делая записи в моих бумажках.
