Потом пришел дед, и я слышал, как баба кормила его на кухне и они о чем-то тихо переговаривались.
Зазвонил телефон. Я перевернулся на спину, протянул руку и снял трубку. Это звонил Гриша.
– Ага. Ну, слушай, – не здороваясь, начал он. – Звонил я, значит, туда...
– Куда? – тупо спросил я, и сразу спохватился, и выкрикнул: – Да, да! Слушаю!
– Твой веселый действовал не один, их двое было... Товарные вагоны обчищали... Обходчик помешал, они его убрали... – Григорий говорил медленно, не договаривая, не называя, как водится, имен... – С кражей этой, квартирной, конечно, не было придумано заранее, но когда взяли – сориентировался и быстро сообразил...
– ...что даже удобнее отсидеться у нас под крылом, – глухо продолжил я. – Ну, спасибо тебе, Григорий.
– Не за что, хрыч... Дело попало к парню одному, с которым вместе работали. Завтра подробнее расскажу.
Я положил трубку. Значит, такое дело... Значит, месяц я танцевал на ниточках под управлением артиста Сорокина. Все прекрасно было задумано, и следователь попался удобный – замечательный олух Саша. Да вот, оказия – транспортники, черти, хорошо работают, замели...
В этот момент в комнату вошла баба и присела возле меня. На вилке она держала горячий, поджаристый, с янтарными боками, пирожок.
– Баб, – спросил я, – в кого я такой бездарный?
– Ты не бездарный, – ответила она, – просто ты занят не своим делом.
– А какое мое дело? – полюбопытствовал я, – ты укажи мне, я побегу его делать.
– Не лезь на рожон, – сказала баба устало, – ты спросил, я ответила... На вот, первый пирожок попробуй, – и спросила, дружески подтолкнув меня локтем: – Саня, а ты что – так и не придумал повода для встречи?
Я сказал ей с тихим отчаянием:
– Чего ты веселишься? Ты знаешь, кто она? Она дочка твоего Булдыка.
Я еще в жизни своей не видел, чтобы человек так вытаращивал глаза. Я даже испугался за бабу. Это мне уже показалось каким-то фокусом, чудовищной демонстрацией сверхъестественных возможностей человеческого глаза. Чтобы вывести ее из шокового состояния, я кивнул на пирожок и спросил:
– С картошкой?
– С капустой, – пролепетала баба. – Саша, ты нас убьешь.
– Ты всю жизнь знаешь, что я люблю с картошкой, и всю жизнь печешь с капустой, – сказал я, – для своей Маргариты, – снял пирожок с вилки и стал машинально жевать его.
– Это серьезно? – трагическим голосом спросила баба.
Она так и сидела с поднятой вилкой, как Нептун с трезубцем.
– Очень. Я ее люблю.
Баба медленно, как-то лунатически поднялась и, не глядя на меня, вышла из комнаты. И в это время зазвонил телефон. Я снял трубку.
