Кстати, Полуляхов считал женщин существами низшего порядка, недостойными уважения. Своему новому другу Ивану Казееву (с ним он познакомился в тюрьме) признавался (привожу его подлинные слова):
— Презираю женщин за ихнюю слабость! Просто погано. Все, что хочешь, сделают — только | поцелуй. Чисто животные… Я их даже за людей не считаю!
И еще говорил о себе:
— У меня, Вань, такое качество характера, что я никогда не пью и терпеть не могу сквернословия. Вон, видишь, в углу мужик в тулупе пиво хлещет. Он сейчас выразился, так мне его зарезать страсть как захотелось, руки аж чешутся!
Но впервые убил Полуляхов совсем по другой причине.
Однажды у Полуляхова заболели зубы. На I Верхне-Красносельской улице, что за Николаевским вокзалом в Москве, видит вывеску: «Зубоврачебный кабинет Беккера. Удаление, пломбирование, протезирование».
Вошел Полуляхов в приемную. Кругом картины, зеркала, вазы с цветами — красота и изящество. Во всем чувствуется довольство и солидность.
Заметим, что сам Полуляхов одевался с большим шиком, носил модные костюмы, узконосые лакированные штиблеты, массивный золотой перстень с крупным бриллиантом.
В приемной встретил его лакей, с поклоном принял канотье и трость. Доктор делал Полуляхову пломбу, а тот задумался: «Место тут глухое, дом одноэтажный и есть что „слимонить“.
Спустился с крыльца Полуляхов, а там дворник метлой чистоту наводит. Высокий такой парень, сытый, гладкий — под стать всей обстановке. Обратился к Полуляхову:
— Простите, сударь, у вас спички не найдется?
— Нет, братец, не курю и тебе не рекомендую.
— Это верно, одно баловство.
— А что, хозяин твой богатый?
— Есть чем жить, ему нечего тужить!
— Капитал, поди, в банке держит? Дворник подозрительно прищурился:
— Это мы знать не могим. А вам, сударь, для чего это?
— Это я так, для разговору. На, возьми полтинник — на табак.
Крикнул лихача:
— Гони к «Мадриду»!
В ресторане уже сидел Казеев. Полуляхов сказал ему:
— Надо «брать» хату врача! Завтра сходишь, как бы с зубом пришел, оглядишься…
— Да у меня зубы — во! Как один! Я ими пивные бутылки раскупориваю.
— А мы тебе гвоздем расковыряем, — расхохотался Полуляхов, довольный своей сообразительностью.
Сказано — сделано. Отправился Иван на Красносельскую. Зашел по соседству — в церковь Алексеевского монастыря, помолился Николаю Угоднику, попросил удачи. Да, видать, не внял Угодник сей просьбе…
Едва лакей пошел докладывать о пациенте, как Иван бросился к дверям угловой комнаты. Приоткрыв дверь, увидал два небольших диванчика. Решил: «Тут спальня!» И задал деру — стоматолога он боялся сильнее прокурора.
