Он оперся ладонями на деревянный столик, стоявший перед ним, делая вид, что ищет что-то среди бумаг. Решил, что пора заканчивать, и отмахнулся рукой от защитника, который собирался что-то сказать.
– Ни перед Богом, ни перед народом я не чувствую своей вины. Я могу со спокойной совестью смотреть в глаза всем. А победитель пусть считает, что он победитель. Я многое хотел сделать и многое начал, но бури и грозы, разразившиеся над миром, развеяли мои планы, сбили с ног и уносят меня самого. Но я верю, что настанет такой день, когда придет тот, кто доведет начатое мною до конца. Знаю, мои слова многие не понимают, многие им не верят. Знаю и то, что кто-то осуждает меня за то, что я согласился на этот суд, кто-то – за то, что я отказался от защиты Запада. Я сел на скамью подсудимых, которую приготовили мне коммунисты, для того, чтобы наказать себя. Я не имел права допустить, чтобы они взяли меня в плен. Мне следовало всегда держать под рукой ампулу с цианистым калием. Защиты и помощи с Запада я не захотел принять потому, что не хотел нарушать отношений между моими союзниками по войне и нынешней диктатурой у себя на родине, которую именно они и привели к власти. О том, что происходило в тюрьме, и о том, почему на протяжении этого процесса я чаще всего не мог понять, что со мной происходит и где я нахожусь, говорить отказываюсь. Победа обязательно придет. Я и сейчас не признаю капитуляции. Нет такого слова в сербском языке!
Пока я сижу и пишу это в ранних сумерках возле тихого моря, генерал Михайлович находится под прицелом винтовок. Не мое дело судить о том, чего не сделал первый партизан Европы. Мне больно оттого, что его судьба никого не тревожит. Никого и нигде. И поэтому я больше не хочу просить Бога за этот мир, который взгромоздился на атомную бомбу и с пустым сердцем, в котором нет любви, рассуждает о социальной справедливости.
(George Bernanos, «La Bataille»,
15 июля 1946 г.)
* * *
Би-би-си просто счастлива, что создала легенду о великом Тито. Голос этой радиостанции уже захлебывается кровью Михайловича.
(Kennet Greenless, «The Tablet»,
16 июля 1946 г.)
* * *
Я искренне желал примирения всех участников гражданской войны в моей стране. Я желал, чтобы они все вместе приступили к возрождению Югославии, которой во время этой войны был нанесен разрушительный ущерб. Для того чтобы облегчить это примирение, я согласился на то, чтобы народ сам решил, хочет ли он моего возвращения в страну. По совету союзников и в связи с решениями, принятыми в Ялте, я также согласился на слияние моего законного правительства с правительством Тито. Вопреки всем моим ожиданиям, партия Тито ввела в Югославии свою диктатуру, диктатуру, немногим отличающуюся от тоталитарных режимов, против которых сражались объединенные нации. Эта диктатура существует благодаря террору тайной полиции и революционных судов. И суд, и полиция вместо того чтобы защищать граждан, стали средством их преследования и запугивания. Процесс над генералом Михайловичем последовал за целой серией аналогичных процессов. Этот солдат, который первым в Югославии начал борьбу против оккупантов и который всегда был верен союзникам, отдан под суд его политическими противниками, приговор которых не может быть не чем другим, кроме как актом партийной мести. Я протестую против такого злоупотребления судебной властью и взываю к чувству справедливости, к закону, к гуманности всего цивилизованного человечества. Я протестую против продолжения в моей стране гражданской войны в форме преследования и истребления партизанами тех, кто к ним не принадлежал. Я твердо уверен, что спасение Югославии только в демократических принципах, которые обеспечивают справедливость и свободу всем и каждому.
