Алхимические традиции не отпускали Кантабиле. Все блюда готовились в алхимической печи атаноре. На кухне мензурок и колб было больше, чем сковородок и шумовок; зал украшали гравюры, изображавшие Усекновение Главы, Философа с Флягой и Драка Трехголового; под потолком висело чучело крокодила; по углам стояли ступки и тигли. И уж конечно же не обходилось без ртути и сулемы.
…Скрипнула ступенька. Горацио просунул голову в кухню:
– Как буайбес? – с ходу закричал он. – Что с крутонами?
– Трансмутация в стадии нигредо, – испуганно пискнул неофит-поваренок. – Очищаем эманацию лука от грубых вибраций шелухи.
Адепт-повар отвесил ему оплеуху, чтоб не путался под ногами, и ответил строго, по-деловому:
– Алхимическая свадьба, сударь! Фенхель соединяется с чесноком.
Кантабиле вихрем пронесся вокруг печи. Трансформация креветок и лука-шалота в буайбес была в самом разгаре. Огненный Лев убивал в горшочке Небесное Солнце, а Пеликан вскармливал томатным соком фенхель и апельсиновую цедру.
– Быть может, усилить огненное начало? – озабоченно спросил трактирщик.
– Не советую, сударь. Сухость и тепло приведут к возгонке первичной материи. Я бы рекомендовал ребис… в смысле удвоить чесночные сухарики.
– Не подведите, Фабрис. Я рассчитываю на вас. У нас в гостях сама жертвенная дева.
Через зал прошел Хроан – нагруженный сундуками, чемоданами, баулами и мешками. Следом шествовала старушонка в коричневой рясе, а за ней дама… хотя, какая там дама – ей и двадцати не исполнилось.
– Жертвенная дева, – зашептались по углам. – Страдает, бедняжка.
Посетители провожали госпожу Ляменто сочувственными взглядами. Девушка морщилась, словно от зубной боли. Дорога не лучшим образом сказалась на ней. Шафрановый сарафан помялся, золотые ожерелья болтались, словно финики на бечевке. Бледное лицо застыло в жалобной гримасе, а волосы… но хватит. Трое суток в карете – это вам не шутки.
– Я так устала от этого пути, – шепнула она старушонке. – Очень страдаю.
– Отзывчивость нас губит, милочка, – в тон отозвалась та. – Попомни мои слова: шарлатан и денье не заплатит переживных. – Она поджала губы и кивнула со значением.
Девица в ответ печально вздохнула. На самом верху лестницы она чуть замешкалась: платье зацепилось за сучок в перилах. Будь Истессо повнимательней, он бы заметил взгляд, которым одарила его юная жертва. Увы! Прочих достоинств у Хоакина было в избытке-наблюдательности не хватало.
Зато ее хватало кое-кому другому.
