Поднялась суматоха. Кто-то улюлюкал, кто-то порывался ловить баклажанщика. Хоакин уселся и ногой запихнул чайник под стол.
– Что ты ему сказала, Маггара?
– Так, пустяки. Он принял меня за свою зубную фею.
– Зубную фею?
– Ага. Помнишь поверье? Дети оставляют под подушкой выпавшие молочные зубы. А утром находят вместо них монетки. Я сказала, что если он сейчас же не уберется из трактира, то завтра найдет под подушкой целых двенадцать денье.
Возле стола возникла веснушчатая длиннолицая прислужница. Она требовательно уставилась на Хоакина:
– Что господиин будиит заказывайт?
Ударения девица расставляла в самых неожиданных местах. Судя по всему, она была родом из Доннельфама. Хоакин подкинул на ладони монеты.
– Это у вас меню на доске? Прочтите первую строчку. Что-то длинновато для дежурного блюда.
Служанка почему-то обиделась:
– Ви есть большой шутниик, господиин, йа? Ви есть, заигрывайт? Там написано: «Алый леф есть немножко ам-ам крылатый телленок в белый тфорец с золотый окошшками».
– И что это значит?
– Это значиит яишница. Алее помидоор унд телятинка.
…В прежней жизни Горацио Кантабиле преуспевал как алхимик и отравитель. Короли и шарлатаны частенько к нему захаживали… Кто за «аква кантабили-фана», кто за противоядием. Иногда просто занять денег.
Имя Горацио стало частью легенды. Впечатлительные дамы при цирконском дворе описывали взгляд Кантабиле как «пламенеющий», «жгучий» и «пронзающий». Его считали вестником смерти, надменным и таинственным.
Все это так и не так.
Горацио был близорук. Он обладал никудышной памятью на лица и имена, путал собеседников, забывал дни рождения. А еще – самолюбие не давало ему покоя. Больше всего на свете Горацио боялся прослыть посмешищем.
Известно, что молчание алхимика – это золото. Горацио научился принимать таинственный вид и глубокомысленно помалкивать. Это помогало. К тридцати четырем годам алхимик обзавелся скверной репутацией, его боялись и ненавидели.
Судьбу отравителя Кантабиле переменила случайность. Шарлатан приказал приготовить яд, идеально сочетающийся с соусом для спагетти. Чтобы понять, как это сделать, Горацио предстояло научиться готовить.
– Вымой руки, – сказал повар новому ученику, – и дуй к плите. Да не вздумай какую-нибудь отраву сварганить.
Душу Кантабиле наполнил священный трепет.
– Слушаюсь! – отвечал он. – Будет исполнено!
Ночь, проведенная на дворцовой кухне, оказалась роковой; Знаменитый отравитель навсегда ушел из алхимии. В Цирконе же открылся новый трактир – «Свинцовая чушка».
