Роланд повернулся ко мне.
— Евгения, если ты настаиваешь на своем желании идти туда, я вполне могу отправиться с…
— Мама права. Ты на пенсии. Эта мое дело.
Мама резко повернула голову в мою сторону.
— Нет, не твое! Неужели тебе здесь их мало? Зачем же идти еще и туда?
И я рассказала ей. На протяжении всего рассказа мама сохраняла на лице гордое и каменное выражение, но я видела, как ей изменили ее глаза. От вовсе мамы не ускользнула жестокость положения Жасмин, даже если на словах она продолжала отрицать эту правду.
— Ты ведешь себя в точности как Роланд. Слишком благородна, чтобы подумать о себе. — В один миг мама словно состарилась. — Спасая эту девочку, ты возмещаешь какой-то недостаток внимания, который недополучила в детстве, да? — мама соскользнула в режим психотерапевта.
— Мамуль, ей всего четырнадцать, э-э, уже пятнадцать. Если бы похитили дочь кого-то из твоих знакомых, ты бы сочла приемлемыми любые меры для возвращения девочки назад.
— Я считаю приемлемыми меры, которые включают подстраховку, а ты собираешься идти в одиночку.
— У меня нет подстраховки.
— У тебя есть я, — заметил Роланд.
— Нет! — воскликнули мы с мамой в один голос.
Развернувшись ко мне, мама воспользовалась самым древним оружием рода человеческого: Материнскими Причитаниями.
— Ты мой единственный ребенок. Моя малышка. Если с тобой что-то случится…
Я была бы не я, если б у меня заранее не был заготовлен ответ:
— Жасмин тоже чья-то дочь, даже если ее мама умерла. На самом деле от этого все только ужаснее. Девочка потеряла своих родителей. У нее никого нет. А сейчас она в ловушке, заложница у какого-то гада, который уверен, что это в порядке вещей похищать и насиловать малолеток.
Мама вздрогнула, как от пощечины. Она посмотрела на Роланда, и они обменялись одним из тех долгих взглядов, который присущ всем парам, прожившим бок о бок долгие годы. Не знаю, о чем был их молчаливый диалог, но в результате мама отвела взгляд от нас обоих.
— Когда… ты вернешь ее обратно, приведи ее ко мне. Не важно кто ее… джентри или люди. Ей понадобится та же терапия, что и другим жертвам насилия.
Я знала, что мама часто оказывает консультации подобного рода, но никогда не представляла, что она захочет помогать жертвам джентри. Для кого-то, кто всю жизнь притворяется, что Иного мира не существует, это было очень по-доброму.
— Мам… — начала я.
Она отрицательно покачала головой.
— Не говори мне ничего, пока все не закончится. Я не смогу держать это в себе.
