– А помнишь, дядюшка Квак когда-то сказал, что самое дно, как ни странно, близко к вершине? – промолвил мышонок.
– Это он о чём-то другом сказал, – возразил отец. – Тут и правда очень глубоко. Ты ещё не разглядел, что там – за последним видимым псом? Несправедливо взваливать на тебя такой труд, но я стою спиной к этим псам и ничего не вижу.
– Сын – творец отца, – напомнил мышонок. – Я справлюсь. – И он уставился на банку из-под «БОН-30». – Вот первый пёс, – пробормотал он. – А за ним – ещё один, и ещё, и ещё…
Отвернуться мышонок не мог – оставалось только день за днём таращиться на банку. Течение колыхало этикетку, и временами у малыша начинала кружиться голова, но самое главное – сколько бы он ни всматривался, никак не удавалось разобрать, какой из псов действительно самый последний.
Пруд стряхнул остатки зимы. Деревья утратили угловатость наготы – ветви их уже опушались юной листвой. Остроглавая скунсова капуста пробивалась из-под чёрной топкой земли, а ночи наполнились громогласными трелями квакш. Малиновки трудились без устали среди дождевых червей; трескучие крики зимородка оглашали берега; над камышами курсировали кряквы, а из окрестных болот доносились то посвисты полевого луня, то гуканье выпи. Рыбы, проплывавшие мимо мышонка с отцом, двигались теперь проворнее, а пробивавшийся сквозь толщу воды солнечный свет казался теплее, чем прежде. Лягушки и головастики, тритоны, змеи и черепахи, пробуждаясь от спячки, поднимались со дна наверх – навстречу весне.
– Вот он – тот маленький пёсик, – бормотал малыш. – А вот он – тот, что за ним… – Но как бы мышонок ни старался, пёсики начинали мельтешить перед глазами и последний неизменно ускользал.
– А хотите, я помогу вам смотреть? – раздался вдруг тоненький, робкий голосок. – А вы за это поговорите со мной и не станете меня есть, а? Как по-вашему, вы ведь меня не съедите?
– Мы никого не едим, – сказал мышонок. – Вы где?
– Здесь, – отозвался голосок, – у вас под ногами. Мне не с кем поговорить. Это так грустно.
– А кто ты? – спросил отец.
– Не знаю, – пропищал голосок. – Я даже не знаю, что я. Когда я говорю с собой, называю себя просто Гряззя. Знаю, это глупо, но надо же хоть как-нибудь называть себя, если поговорить больше не с кем. – Крошечное уродливое существо выбралось из-под ила и прислонилось к ноге мышонка. – А вы? – спросило оно. – Что вы такое?
– Мы – игрушечные мыши, – сказал мышонок. – А вы – мисс или мистер Гряззя? Извините за вопрос, но по виду я определить не могу.
