Хозяйка вскрикнула при виде незваного гостя, но вскоре, вероятно узнав его и опасаясь свидетелей, поспешно притворила дверь и подошла к нему с видом простодушного участия.
– Что с тобою, мой кормилец!.. Ах, матерь божия!.. Да как ты зашел сюда… слава богу! Я думала, что тебя злодеи-то давным-давно извели!..
– Случайно я нашел батюшку в Чертовом логовище, – отвечал он слабым голосом… – ты его спасла! Благодарю… я пришел за хлебом.
– Ах я проклятая! Ах я безумная! – а вы там, чай, родимые, голодали, голодали… нет, я себе этого не прощу… а ты, болван неотесанный, – закричала она, обратясь к сыну, – всё это по твоей милости! Собачий сын… и снова удары посыпались на бедняка.
– Дай мне чего-нибудь! – сказал Юрий…
Эти слова напомнили ей дело более важное! Она вынула из печи хлеба, поставила перед ним горшок снятого молока, и он с жадностью кинулся на предлагаемую пищу… в эту минуту он забыл всё: долг, любовь, отца, Ольгу, всё, что не касалось до этого благодатного молока и хлеба. Если б в эту минуту закричали ему на ухо, что сам грозный Пугачев в 30 шагах, то несчастный еще подумал бы: оставить ли этот неоцененный ужин и спастись – или утолить голод и погибнуть!.. У него не было уже ни ума, ни сердца – он имел один только желудок!
Пока он ел и отдыхал, прошел час, драгоценный час; восток белел неприметно; и уже дальние края туманных облаков начинали одеваться в утреннюю свою парчевую одежду, когда Юрий, обремененный ношею съестных припасов, собирался выйти из гостеприимной хаты; вдруг раздался на улице конский топот, и кто-то проскакал мимо окон; Юрий побледнел, уронил мешок и значительно взглянул на остолбеневшую хозяйку… она подбежала к окну, всплеснула руками, и простодушное загорелое лицо ее изобразило ужас.
– Делать нечего! – сказал Юрий, призвав на помощь всю свою твердость… – не правда ли! Я погиб. Говори скорее, потому что я не люблю неизвестности!..
Но хозяйка не отвечала; она приподняла половицу возле печи и указала на отверстие пальцем; Юрий понял сей выразительный знак и поспешно спустился в небольшой холодный погреб, уставленный домашней утварью!
– Что бы ты ни слыхал, что бы в избе ни творили со мной, барин, – не выходи отсюда прежде двух ден, боже тебя сохрани, здесь есть молоко, квас и хлеб, на два дни станет! – и тяжелая доска, как гробовая крышка, хлопнула над его головою!..
Хозяйка, чтоб не возбудить подозрений, стала возиться у печи, как будто ни в чем не бывало.
