В несколько своих следующих приездов я «по поручению» посещал Ланна. Разговор наш всегда шел о литературе — борьба с космополитизмом нанесла ущерб некоторым переводческим планам Ланна, он в то время не работал. В этих условиях он начал борьбу за издание сочинений Диккенса. Борьба была суровой и грозила Ланну самыми тяжелыми (с учетом особенностей того времени) последствиями. Против него выступил Иван Кашкин, или Какашкин, был такой заочный друг Хемингуэя. Личный вклад этого Какашкина в практический перевод не велик, но он мнил себя великим теоретиком перевода, паном-фундатором «школы» истинных, не таких как Ланн с женой, переводчиков, передающих «дух» и т. п. В одной из своих статей (кстати, не так давно переизданных) он провокационно призывал в аллегорической форме к физическому уничтожению чуждого ветерка в советском переводе — вероятно, имея в виду всяких там ланнов. Под статьей стоит дата «1952 г.», что для Ланна, фамилия которого была к тому же Лозман, было весьма опасно.
К счастью, Кашкин-Какашкин не успел развернуться, и Ланну удалось увидеть тома Диккенса с переводами его и Александры Владимировны.
В сентябре 1958 года я на месяц приехал в Москву. Позвонил Ланну. Он показался мне более нервным, чем обычно. Быстро прервал разговор, сказав: «Я сейчас занят, милый, вожусь, кстати, со своими записями о Тарле, может быть, ты их увидишь». Через некоторое время Виктория принесла «Литературку» с извещением о смерти Александры Владимировны Кривцовой. Мы долго обсуждали, звонить ли Ланну или дать телеграмму. Зная, что для него значила жена, решили дать телеграмму, и я продиктовал ее по телефону.
Следующий номер «Литературки» принес я — там было извещение о смерти Ланна. «Мы переписывались с мертвым», — сказал я Виктории. Потом выяснилось, что у Александры Владимировны подозревали рак, и они оба решили уйти из жизни вместе.
Был ли рак, может быть рака-то и не было?
Была тяжелая жизнь, издерганные нервы.
Сейчас Евгений Ланн как писатель забыт. Его книги не переиздаются. Переделывают его и Кривцовой переводы — всем нужно жить. Лишь иногда в литературоведении возникает Ланн — друг Волошина и сестер Цветаевых. Питерские историки издали часть его записок о Тарле, а московские — часть его переписки с Тарле.
* * *
Моя последняя «встреча» с Ланном состоялась в однокомнатной квартире Анастасии Цветаевой в Москве: я увидел там его большой фотопортрет, прикрепленный, кажется, кнопками к деревянной ширмочке. Дата этой «встречи» — 16 января 1983 года зафиксирована в дарственной надписи Анастасии Ивановны на книге ее воспоминаний.
