— Радость жизни, ее красота — все тесно связано фактически с тем, что жизнь может удивить тебя, — сказал он.
Нежный голос прошептал ему на ухо: «Я всегда знала эту красоту». Лито повернул голову, посмотрел в глаза Ганимы, которые сияли в ярком лунном свете. Он увидел, что Чани смотрит на него.
— Мама, — сказал он, — ты должна уйти.
— Ах, искушение! — сказала она и поцеловала его.
Лито оттолкнул ее.
— Ты бы взяла жизнь своей дочери? — вопрошающе потребовал он.
— Это так легко… так до глупости легко, — сказала она.
Лито, чувствуя, что паника начинает охватывать его, вспомнил, какие усилия воли потребовались духу его отца, чтобы победить его плоть. Неужели Ганима потерялась в этом мире наблюдателя, где он наблюдал и слушал, изучая то, что требовалось знать от его отца?
— Я буду презирать тебя, мать, — сказал он.
— Другие не будут презирать меня, — сказала она. — Будь моим возлюбленным.
— Если я это сделаю… ты знаешь, чем вы оба станете, — сказал он. -Мой отец будет презирать тебя.
— Никогда!
— Я буду!
Звук вырвался из его горла против его желания, и он содержал все прежние повышенные тона Голоса, которым Пол научился у своей матери-колдуньи.
— Не говори так, — простонала она.
— Я буду презирать тебя!
— Пожалуйста… пожалуйста, не говори этого.
Лито потер горло, чувствуя, что мышцы стали снова его собственными.
— Он будет презирать тебя. Он отвернется от тебя. Он снова уйдет в пустыню.
— Нет… нет…
Она покачала головой из стороны в сторону.
— Ты должна уйти, мама, — сказал он.
— Нет… нет… — Но голос утратил свою первоначальную силу.
Лито наблюдал за лицом сестры. Дергались ее мышцы! Ее лицо менялось от эмоций, которые отражали беспорядок и суету внутри ее самой.
— Уйди, — прошептал он. — Уйди.
— Не-е-е-ет…
Он схватил ее за руку, ощутил дрожь, которая пульсировала сквозь ее мышцы. Она извивалась, старалась высвободится, но он крепко держал ее руку и шептал:
— Уходи… уходи…
И все это время Лито ругал себя за то, что втянул Гани в эту игру в родителей, в которой когда-то они очень часто играли, но раньше она успешнее сопротивлялась вселяющимся. Это правда, что женщина была намного слабее, чтобы противостоять этому внутреннему натиску, осознал он. В основе этого лежал страх Бене Джессерит. Шли часы, а тело Ганимы все еще дрожало и извивалось от внутренней борьбы, но теперь голос его сестры присоединился к его убеждениям. Он слышал, как она разговаривала с этим образом внутри ее, дополняла его.
— Мама… пожалуйста. А вдруг…
