«Бинго», – подумал Сергеев не без злорадства.
Али-Баба слегка поднял бровь, отчего заумный «ботаник» мгновенно исчез, уступив место едкому, как уксус, щеголеватому прожигателю жизни. Сомелье весь обратился во внимание, зашуршали загримированные под старый пергамент страницы карты вин – и выбор был сделан – Medoc 1994 года – неплохо, хотя самым подходящим его и не назовешь.
Пока официанты накрывали стол, Сергеев, Истомин и Али-Баба сидели молча, окутанные дымом сигарет и полумраком, в котором мерцал свет свечи, горящей в горлышке бутылки, залитой цветным парафином до неузнаваемости. И лишь когда официанты удалились, оставив закуски и бокалы с шипящим пузырьками всегдашним «Святым Источником» (любимым напитком россиян, если верить рекламе), Сергеев обратился к Али-Бабе, не повышая голоса:
– Вернемся к нашим баранам…
Истомин улыбнулся и чуть прищурился, сразу став лет на пять моложе.
– Известно все: цена, местонахождение и даже трудности… Неизвестно, что искать. И куда нести. Без этого я никогда не отвечу на ваш вопрос – сколько груза я смогу вынести.
– Другими словами, вы хотите знать что?
– Не то чтобы хочу, – сказал Сергеев, – но ведь просто за красивые глаза вы мне самолеты с медикаментами дарить не будете?
– Не буду.
– Ну что ж… Тогда… Мне повторить вопрос?
– Зачем же? Я понимаю с первого раза. Мне нужен бериллий.
Сергеев действительно удивился. А вот Истомин – нет.
– Откуда в Киеве бериллий? – спросил Михаил скорее у Константина Олеговича, чем у Али-Бабы, и ответил ему Истомин, а Али-Баба замолчал, попивая минералку из бокала тонкого стекла и загадочно прикрыв глаза, словно в дремоте.
– Есть там бериллий. Давно. Еще с начала девяностых. Был там филиал одной питерской военной лавки – назывался он «Запад». Делали там кое-что такое, чего больше нигде не делали, химичили для оборонки детали – для космоса, для моря, для земли. Уникальное производство и прочее… Знаешь… Надбавки за вредность, техника безопасности, год за три, пенсии, как у генералов… Потом, в один прекрасный день, все умерло.
Сергеев прекрасно помнил тот день, когда все умерло, хотя встретил его под чужим небом. Не самый лучший, надо сказать, случился день. Контора, на их счастье, обладала повышенным запасом живучести, иначе они бы тоже хлебнули горя, а вот работникам киевского «ящика» повезло меньше.
Он поймал себя на том, что слушает Истомина невнимательно, вполуха. Почему-то вспомнились огромные очереди в молочные магазины, стоящие в утренней заснеженной тьме. Коммерческие ларьки, возле которых ночью горели костры в железных бочках.
