И то верно. Пора уходить. Только кожу с клеймом срезать осталось, оно явно заинтересует Вилля.
Придётся брезгливости постоять за дверью.
В Прудочки вернулась с рассветом, едва волоча ноги в насквозь промокших, отяжелевших сапогах. Голова наверняка поджидал, потому что дверь открыл ещё до стука, и выразительно уставился на пустые руки «охотницы». Лохматый заспанный пацанёнок, выкрутившись из-под отцовского локтя, хихикнул, явно желая угодить тяте.
— Она возле сдвоенной сосны лежит, сразу за ручьём. А тело вашей «утопленницы» Тасёнки — в овраге, хоть похороните по-человечески. Паромщик-то к полудню выспится?
Паромщик к полудню выспался, а Алесса — нет, хоть и перекинулась туда-обратно, снимая усталость. Наспех помывшись, бревном повалилась на кровать и сквозь дремоту, медленно переходящую в глубокий сон, услышала обрывки спора в нижнем зале, а особенно отчётливо громкий шёпот Зорна, который «девочку обидеть не позволит». Знахарка не возмутилась, даже не удивилась. Селяне почти везде одинаковы: своё урвут, а за расплатой лезть в карман не спешат.
Впрочем, её не обманули. Может, репутация орка повлияла, а может, завёрнутые в простыню останки, над которыми завыл пёс Туман.
Заря следующего дня выдалась тёплой, золотистой, что предвещало хороший день. Будто сама природа обеспокоилась, чтобы селяне поскорее забыли два последних месяца постоянного страха и занялись, наконец, делами насущными. Алесса опустила глаза, молча приветствуя двух мужчин, шедших навстречу с лопатами на плечах. По правую руку от неё бормотал что-то скверное под нос давешний несговорчивый паромщик, имени которого она не удосужилась спросить. Вроде кто-то упоминал, но это было совсем не важно. К Виллю тянуло с удвоенной силой. Не обниматься и не хвастать победой в неравной схватке, а чтобы он заправил за ухо непослушную прядь таким привычным, родным жестом, потёр руки и спросил: «Оладий изволите, госпожа лекарь?» Сама Алесса печь их так и не научилась.
Липка поджидал у переправы, заложив руки за спину. С паромщиком и тремя его помощниками здороваться не стал, равно как и те с ним, что несколько удивляло.
— Уже уходишь?
— Уплываю.
— Не боишься одна?
— Я не одна, со мной друг. Вот здесь, — Алесса прижала руку к груди.
Мужчины, отвязывающие плот, как-то странно на неё посмотрели, кто-то даже покрутил пальцем у виска. Знахарка обижаться не стала: на себя, небось, и думают…
— Вот. Возьми обещанное… — Липка сунул ей в руку что-то прохладное, твёрдое, и крепко сжал её пальцы, да ещё и своими накрыл. — Как раз успел доделать.
