— Поздно. Ты, прилежная ученица дядюшки Тима, поклоняешься Лоренсу. Симона Вейль[12] тоже ему поклонялась, во всяком случае, бедняжка так и не узнала, что он был лжецом и мошенником.
— Ничего подобного! — воскликнула Милдред. — Он сам был обманут, он не знал, что не сможет помочь арабам.
— Неужели ты веришь хоть единому слову о том, что случилось в Дераа?
— Я верю, — вступил в спор Бенет.
Это был болезненный вопрос, вокруг которого у них часто возникали споры.
— Его обманула собственная иллюзия, он пережил свою славу и до конца жизни казнил себя, а потом покончил с собой…
— Он не покончил с собой, — перебил Оуэна Бенет. — Произошел несчастный случай.
— Разумеется, на свете существует такая вещь, как искупительное страдание, — сказала Милдред, — но…
— Никакого искупительного страдания нет, — возразил Оуэн, — только угрызения совести. Угрызения совести — вот что реально. Дядюшка Тим это прекрасно знал, а ваш, Бенет, приятель — философ Хайдеггер, если, конечно, он не антихрист…
— Он не мой приятель, — вскинулся Бенет. — И рискну заметить, что он был-таки антихристом.
— Но вы его обожаете, — продолжал подначивать Оуэн. — Вы погружаетесь в пучину греха!
Бенет улыбнулся.
— Думаю, наступило время возродить авторитет философии и теологии, — сказала Милдред, — и христианству не грех кое-что перенять у восточных религий, а они, в свою очередь, должны…
— В таком случае, — не дал ей договорить Оуэн, — останутся только две мировые религии: твое овосточенное христианство и ислам. Вы не согласны, Туан?
— И иудаизм, — кивнул Туан. — Я верю, что…
— Да, конечно, и иудаизм, — согласился Оуэн. — Гераклит был прав: в будущем нас ждет полное уничтожение; войны правят миром, война — неизбежная необходимость, она все ставит на свои места. Кафка тоже был прав: все мы — заключенные исправительной колонии, за фасадом нашей прогнившей буржуазной цивилизации скрывается мир невыразимой боли, ужаса и греха, и только он реален.
— Хорошо, что ты вспомнил о грехе, — пробормотала Милдред.
— Вы действительно в это верите? — спросил Оуэна Эдвард.
— Он верит в романтический героизм и обожает discuter les idées générates avec les femmes supérieures[13],— ответил за Оуэна Бенет.
— Все это не шутки! — встала на защиту Оуэна Милдред.
— Ну ладно, полагаю, мы порядочно перебрали и нам не стоит продолжать этот спор! — примирительно сказал Бенет. — Давайте выйдем в сад, вдохнем полной грудью и насладимся красотами природы. Предлагаю выпить стоя: сначала — наш обычный тост, потом — еще один, особый.
