Витька не спорил. У него не было сил — спорить. Все они — без остатка — уходили на то, чтобы сохранить себя. То, что делал с ним Штокберг, было не просто отвратительно — это подчиняло и переламывало. Витька быстро научился изображать удовольствие и отвечать на ласки Штокберга — так тот быстрее отставал. И даже ревность, если «хозяин» задерживался — это приводило Штокберга в восторг, а Витьку потом трясло, когда ему удавалось оставаться одному. Трясло от отвращения к самому себе, от ужаса и понимания того, что иного выхода у него сейчас нет.
На тринадцатилетие Штокберг закатил своей «девочке» роскошный пир в ресторане. Такого дня рождения у Витьки не было ни разу в жизни, не могло быть. Вот только отмечал Витька этот день, переодетым в дорогущее платье от одного из ведущих кутюрье. И, ловя на себе взгляды гостей, знал: почти всем им известно, кто он такой на самом деле. Именно по возвращении с «праздника», с отвращением покидав тряпки на постель в своей комнате и сев рядом, Витька понял, что выход из этой ситуации может быть только один. И он очень реальный, такой понятный и простой, что даже странно, как это раньше не приходило ему в голову.
Может быть, потому что у любого унижения есть предел. Перешагнув его, человек или ломается окончательно — или восстаёт. Этот предел и настал для Витьки. А с ним пришло и понимание.
И всё-таки он ждал ещё почти два месяца. Потому что не собирался пропадать. Не собирался совершать «акт последнего мщения». Он хотел вырваться из этого ада и жить. Уже просто потому, что почти год был внутренне мёртв и хотел вернуть себе прежние ощущения — свободу в первую очередь, а не умереть, как зверь в клетке, растерзавший укротителя и тут же убитый.
А для этого следовало выбрать момент…
…Прошло два месяца — целых два месяца! — после того страшного дня рождения. Витька лежал в постели рядом с храпящим Штокбергом. Лежал, закинув руки под голову, смотрел в потолок и думал. На улице были морось, тучи, охрану Штокберг отпустил — вместо обычных четверых бойцов дежурили двое, какие-то новые, недавно нанятые. Яков Яковлевич что-то такое праздновал и хотел, чтобы «мальчики тоже отдохнули».
Витька бесшумно встал и подошёл к зеркалу — большому, ростовому. Посмотрел на своё отражение. Потом оглянулся на спящего Штокберга. И…
И вдруг понял, что выше и сильнее его. Просто выше и сильнее. Не такой, каким был восемь месяцев назад. А охранников всего двое. Новых, незнакомых с домом и вообще. И погода пасмурная. И… и он —
