– Я не назову его здесь, как не назвал и в Палате, – повторил бывший суперинтендант. – Я отказался тогда приносить присягу и, чтобы следовать моим принципам, я сейчас также протестую против приговора, который вы собираетесь мне зачитать.
Фуко велел секретарям записать этот ответ, затем, покрыв голову, начал зачитывать приговор. Однако Пекке и Лавалле, неотлучно сопровождавшие суперинтенданта, принялись кричать о том, что «у тех, у кого сердце не железное, оно сейчас разорвется» (по словам г-жи де Севинье). Кончилось тем, что они перекричали спокойный и монотонный голос судьи, и красный от смущения Бемо был вынужден лично препроводить их в соседнюю комнату. Уверенные в том, что их хозяина хотят убить, они принялись еще громче голосить и жаловаться. Тогда д'Артаньян «был настолько человечен, что послал сказать, чтобы они не мучились, поскольку речь идет только об изгнании».
Дело не стали затягивать. В 11 часов во двор Бастилии была подана карета, в которую сели Фуке, д'Артаньян и два офицера. Карета сразу же двинулась в путь в окружении сотни мушкетеров, под стук копыт и скрип колес проехала через подвесной мост. Пригород был заполнен народом. Со всех сторон неслись крики: «Виват!» Заключенный приветствовал этих людей, всегда столь щедрых на проявления как привязанности, так и ненависти, улыбался им и с наслаждением, смешанным с меланхолией, смаковал мимолетную сладость своей популярности. Какая слабая компенсация за то, что он даже не получил разрешения ни увидеться с семьей, ни взять с собой своих дорогих Пекке и Лавалле!
Путешествие суровой зимой 1664 года длилось 20 дней. Первую остановку сделали в Вильнев-Сен-Жорж, где переночевали. В Фонтенбло д'Артанъян, понимая, что находится слишком далеко от Кольбера, чьего быстрого возвышения следовало теперь ожидать, направил Кольберу записку, которая характеризует его как опытного придворного:
«Если я не явился получить разрешение на отъезд и Ваши предписания, то почтительно прошу поверить, что мне это крайне неприятно, но Вам хорошо известно, что я был обязан так поступить, подчиняясь долгу и пристрастиям; и если г-н Фуко сдержит данное мне обещание, то он подтвердит мое неудовольствие по поводу отъезда и расскажет Вам, что именно не позволило мне к Вам явиться».
Однако угрюмый контролер финансов не почувствовал к д'Артаньяну никакой признательности за эти банальные извинения и, как мы еще увидим, вскоре подложил ему изрядную свинью.
