Киселев расхохотался:
— Фома, ты ничуть не меняешься! Ты все такой же, Фома! Я думал, что из тебя сделали современного сыщика, этакого интеллектуала, который не только владеет приемами дзюдо, но еще и цитирует к месту Лабрюйера, а также разбирается, кто такой Гоген и кто Ван Гог. Но, оказывается, не все в вашем ведомстве такие блестящие эрудиты.
Фомин покраснел и набычился.
— Прошу тебя, перемени тон. Мы с тобой сейчас не на пятачке прогуливаемся. И ты на работе, и я здесь по делу. Я же тебя не называю Киселем.
— Да называй, пожалуйста, как тебе угодно. Хоть Киселем, хоть подследственным.
— Не ощущаю такой потребности! — отрезал Фомин.
— Не хочешь — не надо! — весело согласился бывший одноклассник. И тут же перешел на серьезный тон: — Я собирался тебя спросить, следишь ли ты за современными тенденциями в искусстве. Но это, в общем-то, был вопрос чисто декларативный. Видишь ли, Коля, Вячеслав Павлович Пушков, наш с тобою земляк, при жизни не завоевал большой славы. Думаю, что он за ней и не гонялся. Только однажды ему достался шумный успех. О портрете Таисии Кубриной много говорили и писали. «Девушку в турецкой шали» собирались купить для Третьяковки, но художник наотрез отказался продать эту картину. Пушков не отдал портрета Таисии и ее отцу, хотя тот предлагал большие деньги. Писали туманно о ссоре художника со своим меценатом. Пушков был должен Кубрину немалую сумму.
— И что же потом?
— После революции Кубрины эмигрировали. Долгие годы считалось, что им все-таки удалось прижать Пушкова и они увезли картину с собой. Портрет девушки в турецкой шали считался безвозвратно утраченным для русского искусства. Друзья Пушкова боялись хоть словом напомнить ему об этой работе, чтобы не бередить душу художника. И вот представь себе сенсацию, когда Пушков однажды объявляет, что преподносит все свои картины в дар родному городу и среди них оказывается и портрет, считавшийся пропавшим. Никто и не догадывался столько лет, что «Девушка в турецкой шали» хранилась в чулане у самого художника. Что ты на это скажешь?
Фомин пожал плечами.
— Бывает…
— А я убежден, что за этим скрывается какая-то тайна. — У Киселева отчаянно заблестели глаза. — Моделью художнику послужила девушка со странным характером. В старых газетах я вычитал, что некий критик — тогда он был корифей, а теперь его имя ничего не значит, — так вот этот критик на выставке застыл перед «Девушкой в турецкой шали» и изрек, что именно такой ему представлялась Настасья Филипповна… героиня романа Достоевского «Идиот».
