«Берто все равно любит меня», – размышляла она, подставив тело под теплые струи воды. Мэри с Майклом скорее всего любят друг друга. А кто любит Лауро? И не все ли равно? Он сам знает, что нелюбим в этой семье, вот почему и поднял шум. Так или иначе, Лауро много знает, а с таким человеком лучше жить в мире.
К вечеру прибыли гости – Бернардини со своей учительницей английского, которые три дня до этого навещали друзей, отдыхавших в районе Амальфи. Когда Берто вернулся от аптекаря с лекарством для Лауро (у него разыгралась мигрень), гости уже сидели на террасе, выходившей на море. Передав флакончик с таблетками одной из служанок, Берто радостно потер руки, поцеловал в щеку сначала Летицию, потом – Нэнси Коуэн и отправился за шалью для Мэгги.
За ужином говорили о Хьюберте и о Неми, куда все планировали вскоре вернуться. Тогда, в начале осени, никто и не думал, что с приходом семьдесят третьего года их мир изменится навсегда. Конечно, время от времени все говорили об инфляции и экономическом спаде, о потерях на фондовом рынке и неудачных сделках, перебрасывались цитатами из газетных статей, которые не подвергали сомнению. Они говорили о мерах против инфляции, будто в самом деле знали, как ее удержать, о настроении рынка и здоровье экономики, словно это были живые существа из плоти и крови. Они одухотворяли, боготворили эти абстракции, искренне веря, что они истинны и неизменны. Но этим, в общем, умным людям и в голову не могло прийти, что меняются сами понятия денег и собственности, и грядет не просто глобальный кризис или крах капитализма, а такая перемена мира, которой не смогли бы предвидеть даже Карл Маркс и Зигмунд Фрейд. Богатство превращалось в долги, и не осталось охраны, которая могла бы его сохранить, будь даже оно спрятано в банк или окружено забором. И не важно, во что было вложено это богатство: в произведения искусства или в секретные формулы, скрытые в недрах компьютеров. В теплый день, какие иногда выдаются в конце октября, в то самое время, когда арабо-израильская война временно заглохла, собравшиеся за столом, не ведая о будущем, говорили о Хьюберте.
Если бы Летиция Бернардини знала, что готовит грядущее, то со всем юношеским максимализмом ошибочно решила бы, что в жизни нет смысла. Однако именно она снова подняла привычную скользкую тему.
– В Хьюберте Мэлиндейне есть какое-то очарование, – сказала она, и Мэгги бросила на нее пытливый взгляд, а Эмилио улыбнулся. – Он чем-то напоминает первосвященника. Я думаю познакомиться с ним поближе, когда мы вернемся.
