Потом двойника вроде бы повезли в Москву на дальнейшее следствие и вывели из разработки, он давно смыл с тела краску и, может быть, забыл об этом непродолжительном эпизоде своей службы. А слухи о поставившем на уши следственный корпус и круто насолившем рохи-сафедским вертухаям Вольфе стали распространяться по уголовному миру со скоростью тюремных этапов. То, что Калик оказался другом Сивого, было чистой случайностью, но эта случайность оказалась полезной. А от возможных неприятных последствий такой случайности следовало застраховаться.
— У него даже крыша потекла: то мать свою в камере увидел, то меня по утрянке не узнал… Каждую неделю к психиатру водили!
— Жаль другана. Мы с ним вдвоем, считай, усольскую зону перекрасили. Была красная, стала черная[34]. Нас вначале всего два человека и было, все остальные перхоть, бакланье и петушня[35]. Раз мы спина к спине против двадцати козлов махались! А потом Сашка Черный на зону зарулил, Хохол, Сеня Хохотун…
— И Алик Глинозем! — продолжил за Калика Расписной. — Алик этого козла Балабанова из СВП[36] насквозь арматурным прутом проткнул, а Щелявого в бетономешалку засунули!
— Точно, так все и было! Я его и засунул!
На лице Калика впервые появилось человеческое выражение.
— Тогда эта шелупня прикинула муде к бороде и выступать перестала. Поняли, сучня, чем пахнет!
Калик встал и улыбнулся непривычными губами.
— Знаете, братва, я ведь вначале сомневался. Не люблю непоняток, на них всегда можно вляпаться вблудную[37]. Но теперь сам вижу — Расписной из наших…
— Я думаю, проверить все равно надо! — перебил Смотрящего Зубач. Калик вспылил.
— Что ты думаешь, я то давно высрал! — окрысился он. — Ты на кого балан катишь[38]?! Я здесь решаю, кто чего стоит! Потому освобождай свою шконку — на ней Расписной спать будет!
Зубач бросил на Вольфа откровенно ненавидящий взгляд и собрал постель с третьей от окна шконки. Через минуту он сильными пинками согнал мостящихся на одной кровати Савку и Ероху.
* * *
Спать на нижней койке в блатном кутке — совсем не то, что на третьем ярусе у двери. Ночная прохлада просачивалась сквозь затянутое проволочной сеткой окно, кислород почти нормально насыщал воздух, позволяя свободно дышать. Занимать шконки второго и третьего ярусов над местами людей запрещалось, поэтому плотность населения здесь была невысокой.
Зато дальше от окна она возрастала в геометрической прогрессии. Слабое движение воздуха здесь не ощущалось вовсе, потому что Катала отгородил блатной угол простынями, перекрыв кислород остальной части камеры. Парашная вонь, испарения немытых тел, храп, миазмы тяжелого дыхания и бурления кишечников поднимались к потолку, и на третьем ярусе нормальное человеческое существо не смогло бы выдержать больше десяти минут. Поэтому многие спускались, присаживались на краешек нижней койки, пытались пристроиться вторым на кровати. Иногда это не встречало сопротивления, чаще вызывало озлобленное противодействие.
