— Я Расписной, — представился Вольф. — Как жизнь в хате?
Возникло секундное замешательство. Новичок, нулевик, так себя не ведет. Он сидит смирненько и ждет, пока его расспросят, определят — кто он есть такой, и укажут, где спать и кем жить. А татуированный здоровяк сразу по-хозяйски брал быка за рога, так может поступать только привыкший командовать авторитет, уверенный в том, что его погремуха[9] хорошо известна всему арестантскому миру.
— Я Калик, — после некоторой заминки назвался вор. — Это Катала, это Меченый, а это Зубач. Я смотрю за хатой, пацаны мне помогают, у нас все в порядке.
— Дорога[10], я гляжу, у вас протоптана. — Расписной кивнул на новую колоду. — Грев[11] идет нормальный?
— Все есть, — кивнул Калик. — Я нарочно тормознулся, на этап не иду, чтоб порядок был. Хочешь — кайфа подгоним, хочешь — малевку передадим.
— Да нет, мне ничего не надо, все есть. — Вольф полез в свой тощий мешок, вытащил плитку прессованного чая, кусок колбасы, пачку порезанных пополам сигарет "Прима" и упаковку анальгина. — Это мой взнос на общество.
Он подвинул немалое по камерным меркам богатство смотрящему.
— За душевную щедрость братский поклон, — кивнул Калик. — Сейчас поужинаем.
И, не поворачивая головы, бросил в сторону:
— Савка, ужин. И чифир на всех.
— Хорошо бы литр водки приговорить, — мечтательно сказал Меченый.
— А мне бы кофе с булочкой да постебаться с дурочкой! — засмеялся Катала и подмигнул. Он находился в хорошем настроении.
— Как абвер[12] стойку держит? Наседок[13] много? — спросил Расписной.
— Пересыльная хата, брателла, сам понимаешь, все время движение идет, разобраться трудно. Но вроде нету.
— Теперь будут. Меня на крючке держат, дыхнуть не дают. Кто за домом[14] смотрит?
— Пинтос был, на Владимир ушел. Сейчас пока Краевой.
Худой юркий Савка разложил на листах чистой белой бумаги сало, копченую колбасу, хлеб, помидоры, огурцы, редиску, открыл консервы — шпроты, сайру, сгущенное молоко, поставил коробку шоколадных конфет и наконец принес чифирбак — большую алюминиевую кружку, наполненную дымящейся черной жидкостью. Кружку он поставил перед Каликом, а тот протянул Расписному.
— Пей, братишка…
Расписной, не выказав отвращения, отхлебнул горький, до ломоты в зубах настой, перевел дух и вроде бы даже с жадностью глотнул еще. Недаром Потапыч старательно приучал его к этой гадости. Калик вроде бы безучастно наблюдал, но на самом деле внимательно рассматривал перстни на пальцах: синий ромб со светлой серединой и тремя лучами означал срок в три года, начатый в детской зоне и законченный на взросляке, второй ромб с двумя заштрихованными треугольниками внутри и четырьмя лучами — оттянул четыре года за тяжкое преступление, в зоне был отрицалой
