Интервью: Беседы с К. Родли | страница 24

На картинах также проблема с источником света. Кажется, что на них запечатлены темные, нелюбимые миры. Это так?

Это значит, что чем темнее, тем мне кажется красивее. Наверное, я не учился писать светлые стороны жизни таким образом, чтобы мне это нравилось, хотя я думаю, что это возможно, — у Руссо[8] это получалось и у Ричарда Дибенкорна[9] тоже, до некоторой степени. Но все мои картины — это натуральные, жестокие комедии.

Им нужно быть жестокими, примитивными и грубыми, и для этого я пытаюсь дать природе рисовать вместо меня.

Но тут присутствует взаимодействие форм, одних с другими, от которого получаешь удовольствие. А само слово «удовольствие» переводит разговор на тему любви. Если что-то нам действительно нравится, мы говорим: «Я люблю». Это нас волнует так или иначе. Так что даже если речь о темной стороне — там происходят очень привлекательные вещи, и для меня это не обсуждается, потому что они ведь и должны быть такими, понимаете, чтобы я и в самом деле любил их.

На картинах мы часто видим отдельные буквы, вырезанные и составленные в предложения. Это снова напомнило мне «Твин-Пикс» и те буквы, которые Убийца Боб засовывал под ногти своих жертв. И конечно, это отсылка к вашей первой короткометражке «Алфавит». Чем так привлекают вас буквы и слова?

Слова на картинах иногда очень важны, чтобы заставить вас думать о том, что на них происходит. А зачастую слова восхищают меня просто своей формой и из этого что-то может вырасти. Я часто вырезаю эти маленькие буковки и наклеиваю. Они так здорово выглядят в строчку — на зубы похожи. Я приклеиваю их этой штукой, которая напоминает мне мазь. Слова меняют ваш способ восприятия того, что происходит на картине. И неплохо уравновешивают все остальное, что на них творится. А иногда превращаются в названия.

Слово — это тоже фактура. Когда едешь на машине, то видишь телеграфные столбы, облака, синее небо или туман и множество слов и образов. Видишь знаки и странные огни, а люди просто исчезают. Человек не так важен. Люди подавлены. А вот этого я сильно не люблю. Мне нравятся разреженные пространства. И неорганизованные. Но это как с цифрами — убогая комнатенка под номером 2. А потом, когда приводишь туда кого-то, этот человек определенно крепкая семерка, 7. Вдруг начинаешь замечать, как меняется его лицо, как он двигается — как в «Голове-ластик». «Дикие сердцем» более нагруженный фильм. Я конструировал что-то вроде мании, сумасшествия в мире. Вот о чем там было.