Тим Бёртон: Интервью: Беседы с Марком Солсбери | страница 16

Какое-то время мне хотелось быть актером, играющим Годзиллу. Мне нравились эти фильмы и сама мысль, что можно излить свой гнев в таком грандиозном масштабе. Сам я был тихим и уж никак не отличался экспансивностью, так что эти фильмы служили для меня своего Рода разрядкой. По-видимому, я изначально был сильно настроен против общества. Я не вожу знакомства с детьми, своих детей у меня нет, и мне не по душе выражение «остаться таким, как ребенок», потому что, по-моему, это означает умственную отсталость. Но в какой момент у человека формируются идеи, когда они обретают четкие очертания? Думаю, что эти импульсы, направленные на разрушение общества, сформировались очень рано.

Итак, я смотрел почти все фильмы про чудовищ, но почему-то именно картины с Винсентом Прайсом оказались мне особенно близки. Я вырос в пригороде, в атмосфере, которая воспринималась как приятная и нормальная (но я-то ее ощущал совсем иначе!), и эти фильмы давали выход чувствам определенного рода: я соотносил их с тем местом, в котором рос. Наверно, поэтому такой отклик во мне нашли произведения Эдгара Аллана По. В детстве в моей комнате было два окна — замечательные окна, выходившие на лужайку, но родители почему-то заделали их, оставив мне маленькое узкое окошко — мне приходилось залезать на стол, чтобы выглянуть в него. До сих пор я так и не спросил, зачем они это сделали, а надо бы спросить. Это напомнило мне тот рассказ По, где человека замуровывают заживо. Вот такие формы принимала у меня связь с окружающим миром. Это таинственное место, Бербанк.

Винсент Прайс был человеком, с которым я мог себя отождествлять. Чем ты младше, тем большими кажутся окружающие тебя предметы. Ты создаешь собственную мифологию, отыскиваешь психологически близкие тебе явления. Эти фильмы, сама их поэтика... этот невероятный персонаж, претерпевающий многочисленные страдания, по большей части выдуманные, созвучен мне, как кому-то другому Гэри Купер или Джон Уэйн[22].

Вместе с группой друзей мы делали фильмы на восьмимиллиметровой пленке. Один из них мы назвали «Остров доктора Агора». У нас был фильм о человеке-волке, фильм о сумасшедшем докторе, а также кукольный мультфильм, где мы использовали муляжи пещерных людей. Все это было очень плохо снято: опыт, который показывает, как мало ты знаешь о мультипликации, когда с ней впервые сталкиваешься. У этих пещерных людей были съемные ноги: одна — в стоячем положении, другая — в положении ходьбы, мы их просто меняли. Вам вряд ли приходилось видеть мультипликацию, где двигаются такими резкими толчками. Мне нравились все фильмы, на которых работал Рэй Харрихаузен, — «Ясон и аргонавты», «Седьмое путешествие Синдбада», — они удивительны, ребенком я очень любил покадровую съемку. А когда становишься старше, начинаешь понимать, как искусно это сделано, что и привлекает.