— В самом деле, товарищи, — сказал Русин, тяжело дыша, — давайте разделимся на две группы, сподручнее будет.
Он отобрал шестерых, и они отошли, присели у костра.
— Эй, бабы! — крикнул снова шофер. — Вы смотрите, своему бригадиру на полы не наступайте — упадет!
— Послушайте, — сказал Русин, не разгибаясь над лопатой, — чего вы здесь разорались? Ваше дело баранку крутить — вот и крутите, а сюда нечего лезть.
— Наше дело баранку крутить, а ваше дело погрузку мне организовать как положено. Понял? Завели тоже порядочки — что ни трудней работа, то бабам достается!
Русин насторожился: снизу, из-под горы, заревели моторы. Вскоре одна за другой в карьер въехали четыре машины: стало шумно и тесно.
Шофер в рыжем кожане, нагрузившись, укатил, но Русину от этого не полегчало. Погрузка по-прежнему шла медленно. Шоферы ругались, что не успеют обернуться до утренней оттепели.
Когда они наконец уехали, вся бригада, как один, повалилась на землю. «Сволочь все же этот Власенко, — думал Русин, обматывая платком стертую ладонь. — Пять машин от силы — больше нам не нагрузить…»
Однако в течение следующего часа они нагрузили и отправили еще шесть машин. Едва последний самосвал ушел из карьера, грузчицы побросали лопаты и заступы, собрались у костров. Чувствуя на себе неприязненные взгляды этих до смерти уставших людей, Русин сказал: «Все, товарищи. Погрузки сегодня больше не будет. Можете идти отдыхать до вечера». О трех машинах, которые еще были в пути, он умолчал.
Он долго сидел один между догорающих костров в измазанном пальто, пряча в рукава озябшие, стертые до крови руки. Его угнетали собственная беспомощность и то равнодушие, с которым его встречали люди. Что-то здесь было не так, но что именно?
Небо бледнело, ямы и котлованы в снегу заливала холодная синева; с остывающих кострищ текли дымные струйки. Внезапно в тишине раздалось далекое комариное пищание моторов: не могло быть сомнения — это шли отставшие машины.
Русин испуганно встал, потоптался в нерешительности, торопливо пошел прочь. И все время, пока он спускался по тропе к темнеющему внизу поселку, в затылок ему бил надсадный, все приближающийся голос моторов.
Солнце поднялось над взъерошенными сопками на целую ладонь, а Русин все сидел возле конторы, ожидая начальника партии; никто не мог толком объяснить, куда исчез Власенко. В гараже напротив распахнулись ворота, и на заснеженный двор, рыча и лязгая, выкатилась буровая самоходка. Точно застоявшийся конь, она взялась выписывать по двору кренделя, вздыбливая танковыми гусеницами снег. За рычагами сидел рыжий, как факел, механик.
