В тот самый день, когда он задал мне вопрос про «Оправдание», сэр Квентин перевел разговор на трудности со своей матерью.
— С матушкой, — изрек он, — очень трудно.
Я принялась тщательно укладывать копирку между двумя листами бумаги.
— С матушкой, — сказал он, — всегда было трудно. И вот о чем мне вас хочется предупредить, мисс Тэлбот: вы правильно сделаете, если не станете придавать значение каким бы то ни было обещаниям матушки по вашему адресу касательно возможного наследства. Она, вероятно, в старческом маразме. Мы с миссис Тимс…
— Существительное «обещание» не принято согласовывать с выражением «по адресу», — оборвала я, придя в ужас от мысли, что не смогу с собой справиться. Я видела, как он, произнося эту тираду, нажал на кнопку звонка, вызывая миссис Тимс. Поскольку одновременно позвонили в дверь, она не явилась тотчас же, но сэр Квентин улыбнулся моей робкой попытке переменить тему и продолжал:
— Я знаю, вы были с матушкой очень добры, вывозили ее по воскресеньям, и если при этом несколько поистратились, то мы, я уверен, изыщем пути и возможности возместить расходы. Само собой разумеется, что, если вы пожелаете продолжить в том же духе, мы всегда договоримся о частностях. Но только на будущее…
— На будущее я прекрасно обеспечена, благодарю вас, — отрезала я. — И на все прошлое, настоящее и будущее я не беру платы за дружбу.
— Вы собираетесь вступить в брак? — спросил он.
Я остервенела, и меня прорвало:
— Я написала роман, которому обеспечен успех. Он выйдет в июне.
Не понимаю, зачем я это сказала, разве что была вне себя от бешенства. На самом деле я вовсе не надеялась, что «Уоррендер Ловит» будет пользоваться хоть каким-то успехом. Сейчас я всю себя вкладывала в новый роман, над которым работала, второй по счету, — «День поминовения»; с ним были связаны мои самые заветные надежды. А «Уоррендер Ловит», как я полагала, мог стать недурным прологом к моей второй книге. Тогда я не знала того, что знаю теперь, — на первом месте для меня всегда та книга, над которой я работаю в данный момент.
Мне, однако, было не до оттенков собственных мыслей в ту минуту, когда я выпалила «Я написала роман…»
— Ах, дорогая моя мисс Тэлбот, будем полностью откровенны. Вы не находите, что у вас возникла мания величия?
В один и тот же миг я восприняла четыре разных явления: раздался гром каблуков Берил Тимс, и, открыв дверь, она просюсюкала, что леди Бернис просит сэра Квентина ее принять; сэр Квентин с улыбкой выдвинул правый нижний ящик своего письменного стола; в то же время у меня в ушах снова прозвучали его слова «Вы не находите, что у вас возникла мания величия?», и разум мгновенно засек — прошедшее время, почему он не сказал «…возникает мания…»? — и последняя, четвертая, составная в этой комбинации восприятий: я поняла, что фраза «Вы не находите, что у вас возникла мания величия?» — собственность моего Уоррендера Ловита; в письме к придуманной мною Английской Розе, Шарлотте, советуя, как лучше порасспросить Марджери, он пишет слово в слово: «Задайте ей такой вопрос: «Вы не находите, что у вас возникла мания величия?» И после, когда старуха Пруденс старается припомнить для ученого Прауди, что именно случилось с молодой гречанкой на молитвенном собрании (она затем кончает самоубийством), я вкладываю в ее уста: «Уоррендер-то понимал, что девушка совсем плоха. Дня за два до того он спросил ее: «Вы не находите, что у вас возникла мания величия?»
