— А вот и Тимc! Чем вкусненьким вы нас порадуете?
Берил Тимс остолбенела при виде леди Эдвины, восседающей в кабинете, — сна ни в одном глазу, лицо напудрено, вечернее платье из черного атласа со свежими следами осыпавшейся пудры на воротничке и плечах. Миссис Тимc клокотала, однако с жеманной улыбкой Английской Розы осторожно поставила поднос на столик перед древней Эдвиной, которая в эту минуту осведомлялась у бывшей духовной особы:
— Вы ведь священник из Уондзуорта[8], хотя и в мирском платье?
— Леди Эдвина, вам нужно отдыхать, — попробовала выманить ее миссис Тимc. — Давайте пойдемте со мной. Пойдемте-ка.
— Что вы, что вы, господи сохрани, — ответил отец Эгберт, выпрямляясь на стуле и оглаживая свою куртку a la принц Уэльский. — Я не принадлежу к числу слуг какой-либо церкви.
— Вот те раз, а я-то почуяла в вас духовную особу.
— Матушка! — произнес сэр Квентин.
— Прошу вас, — сказала миссис Тимс, — это серьезное собрание, деловое собрание, которое сэр Квентин…
— Вам как налить? — спросила леди Эдвина у Мэйзи Янг. — Слабого? Крепкого?
— Среднего, пожалуйста, — ответила мисс Янг и глянула на меня из-под мягкой фетровой шляпы, словно я могла придать ей мужества.
— Матушка! — произнес сэр Квентин.
— Что у вас там с ногой? — спросила леди Эдвина у Мэйзи Янг.
— Несчастный случай, — тихо ответила мисс Янг.
— Леди Эдвина! Ну можно ли расспрашивать о… — начала миссис Тимc.
— Перестаньте хватать меня за руку, Тимc, — сказала Эдвина.
Разлив чай по чашкам и спросив баронессу Клотильду, как ей удается уберечь горностаевую накидку от моли без помощи нафталина (я тем временем помогала сэру Квентину разносить чашки), Эдвина сказала:
— Ну а теперь нужно пойти вздремнуть.
Она отвела руку Берил Тимс и позволила сэру Эрику помочь ей подняться. Когда она вышла в сопровождении миссис Тимс, посыпались восклицания: «Как мило», «В ее-то годы», «Великолепная старость». Они продолжали все в том же духе, отдавая должное кексу под звон чайных ложечек о фарфор, когда дверь еще раз открылась и леди Эдвина заглянула в комнату.
— Прекрасная была служба, не терплю пения гимнов, — сказала она и ушла.
В кабинет просеменила Берил Тимс, собрала посуду и шепнула мне на ходу:
— Вернулась в постель. А еще называет меня Тимс, без миссис, какая наглость!
Я сидела в уголке за пишущей машинкой и вела протокол, пока не кончилось обсуждение воспоминаний, — до шести вечера, хотя рабочий день у меня кончился в половине шестого.
