– В Европе скоро будет война, – сказал Джон.
Дафна сидела на веранде в новых полотняных брюках, потягивала джин с лаймовым соком и радостно изумлялась тому, что она взрослая, что с ней здороваются соседи.
– Привет, Дафна, как у вас с маисом?
– Не жалуемся, а у вас?
– Здравствуй, Дафна, что у вас с табаком?
– Старый Тейс говорит – сгнил.
– Я слышал, Чаката продал «Стрелку».
– Предложение было выгодное.
Она дважды выбиралась в «Уильямс-отель» на танцы. Молодой Билли Уильямс, учившийся в Кейптауне на врача, сделал ей предложение, хотя полагалось бы знать, что ей надо кончить институт, потом два года пожить в Англии у тамошних Паттерсонов и уж потом думать о замужестве.
Война началась, когда она только-только приступила к занятиям в институте. Все ее старые и новые кавалеры интригующе выросли в ее глазах, когда надели форму и стали наезжать в краткосрочные отпуска.
Она увлеклась гольфом. Порой, загнав мяч в лунку и переходя к другой метке, она отставала от партнеров или вовсе замирала на месте.
– Тебе нездоровится, Дафна?
– Нет, просто я слушаю птичку-«уходи».
– Орнитологией интересуешься?
– Больше всего на свете.
Когда после первого семестра в институте она приехала на ферму, Чаката дал ей револьвер.
– Перед сном клади рядом, – сказал он. Она без слов взяла его.
На следующий день он спросил:
– Где ты была вчера днем?
– Так, ходила в вельд.
– А куда именно?
– В крааль Макаты. Он ни в какую не хочет упускать тот участок, на который зарятся Бересфорды. Он подыскал для сына жену, отдал за нее пять голов скота.
Маката был местный вождь. Дафна любила, опустившись на корточки, выпить специально для нее приготовленный чай в полумраке просторной грязной хижины вождя, и, хотя в колонии косо смотрели на такие визиты, Чаката и его дети никогда ими не пренебрегали, и ни у кого недоставало духу переговорить на этот счет с Чакатой. Чаката был сам себе господин.
– Ты, конечно, – сказал он Дафне, – всегда берешь с собой ружье?
– Честно говоря, – сказала Дафна, – вчера не брала.
– Всегда, – сказал Чаката, – бери с собой ружье, когда идешь в вельд. Это как закон. Ничего нет обиднее, когда в буше резвится антилопа, а ты стоишь без ружья дурак дураком.
Этому закону она была послушна с восьми лет, едва научившись стрелять. Сколько раз она одна уходила в вельд, сгибаясь под тяжестью ружья, сколько раз видела антилоп – и даже не подумала стрелять. Тем более что не любила дичь. Она обожала консервированную лососину.
