— Нет, — сказала она. — Я была приютная мою жизнь. Мне из места на место нет было нельзя как всякий грязный девчонка.
На всех словах она делала одинаковое ударение.
Джордж пояснил:
— Ее отец был белый, из городских чиновников. Ее воспитали в приюте, не как других цветных, понятно?
— Ну, я же не черноглазый Сузан от соседний двор, — подтвердила Матильда, — я нет.
Вообще же Джордж помыкал ею, как служанкой. Она была чуть ли не на пятом месяце, а он то и дело гонял ее за чем-нибудь. За мылом, например: Матильда сходила принесла мыло. Джордж сам себе варил туалетное мыло, горделиво нам предъявленное, он даже сообщил рецепт, но я его запоминать не стала: пока жива была, я любила хорошее мыло, а Джорджево пахло брильянтином и, чего доброго, пачкалось.
— Вы коричневаешь? — спросила меня Матильда.
Джордж перевел:
— Она спрашивает — к тебе загар хорошо пристает?
— Нет, меня обсыпает веснушками.
— Моя невестка обсыпает веснушки.
Больше она ни слова не сказала Скелетику или мне, и мы ее с тех пор никогда не видели.
Через несколько месяцев я сказала Скелетику:
— Надоело мне таскаться с вами.
Не то чтобы он удивился моему дезертирству, но ужасно было, как я об этом сказала. Он посмотрел на меня с суровым укором.
— Выбирай выражения. Вернешься в Англию или останешься здесь?
— Пока останусь здесь.
— Ну ладно, ты хоть из виду не пропадай.
Я перебивалась гонорарами за колонку светских новостей в местном еженедельнике, хотя, конечно, вовсе не так собиралась я писать о жизни. Покинув замкнутый кружок археологов, я сверх всякой меры обзавелась друзьями. Меня ценили за то, что я недавно из Англии, и за любознательность. Холостяков и предприимчивых семейств, с которыми я исколесила сотни миль по родезийским дорогам, было без счету, но, вернувшись на родину, я сохранила отношения только с одним семейством. Они как бы остались представительствовать за всех: тамошние похожи друг на друга, словно кучки идолов, разбросанные по пустыне.
Я виделась с Джорджем еще раз — в Булавайо, в гостинице. Мы пили виски со льдом и говорили о войне. Экспедиция Скелетика тогда решала, оставаться им в Африке или ехать домой. Они докопались до самого интересного, и, выберись я к ним в Зимбабве, Скелетик погулял бы со мной при лунном свете по развалинам храма, и я, может статься, увидела бы, как призраки финикийцев мелькают то впереди, то на стенах. Я не вовсе раздумала выйти за Скелетика: пусть только сначала доучится. Надвинувшаяся война висела у всех над душой, и я говорила об этом Джорджу, когда мы сидели и пили виски на гостиничной веранде под жгучим и ярким зимним солнцем африканского июля.
