«Шахта Плетт, — голос Драба Маккама звучал почти естественно. Он повернул голову к Лее, стоявшей к нему ближе других. Глаза его были спокойны, но казалось, он смотрит сквозь нее на нечто, видное ему одному. — Иди к Соло, дорогая. Скажи ему… Все дети спущены в шахту. Они собираются…» Он вздрогнул, и правый монитор вспыхнул красным светом, словно залитый кровью. Тело Маккама забилось в конвульсиях, изогнувшись вверх дугой.
«Убейте их! — кричал он. — Остановите их!»
Томла Эл быстро шагнул к нему и ввел новую порцию гилокаля. Глаза Маккама закрылись, а яркий экран монитора начал тускнеть.
«Дети, — прошипел он вновь. — Дети Джедаев».
Энцефалограммы на левом мониторе несколько сгладились, -он заснул. Но правый монитор продолжал вспыхивать, фиксируя сны, от которых он не мог освободиться.
«Шахта Плетт». Доктор Крей Мингла проговорила это слово, как бы пробуя его на вкус, поворачивая его как печатную плату неизвестного производства, пытаясь рассмотреть ее со всех сторон. В то же время своими длинными, восхитительно изящными, наманикюренными пальцами она разбирала то, что было извлечено из карманов Драба Маккама. Здесь были кредитные бумаги, использованные ампулы, черные пластиковые пакетики со следами затхло пахнущего яррока и полдюжины вышедших из моды украшений: кулон из трех опалов, браслет, четыре сережки, не подходившие одна к другой, жемчужины которых имели замысловатую бронзовую оправу. Длинные прямые брови Крей, которые были темнее ее шелковистых цвета зимнего солнца волос, сдвинулись к переносице, и в сознании Леи, сидевшей на противоположной стороне обеденного стола Дома Гостей, вновь возникло название этой шахты.
«Шахта Платт… Может быть, отец говорил о ней?.. Когда?»
«Я думаю, — произнесла через некоторое время Крей, — я слышала от матери про эту шахту. — Она нерешительно взглянула на Люка, молча стоявшего у дверей. — Мне кажется, моя мать и тетка ссорились из-за этого. Я была очень маленькой, но я помню, как тетя сердилась на мать и просила никогда не вспоминать про шахту».
«У нее были драгоценности, похожие на эти».
Когда она заговорила о детстве, легкая тень неуверенности легла на ее совершенное лицо, и Люк вспомнил, что ей всего двадцать шесть лет — она моложе его. Покрытым красным лаком ногтем она поскребла по сережке, на которой с течением времени появились отложения солей. «Окисленная сера и сурьма, -определил Томла Эл, — смешанные со следами минералов и грязи».
