Тогда спешился казак, привязал коня под своей поветью, надежно спрятал карабин и шашку в неприметном стожке сена. И призадумался: как же быть? Кто-то из станичников затаился дома, кто-то ушел вверх по Уралу, за атаманом...
Весной Дутов немного отдышался в Тургайской стороне, куда его загнали Блюхер и Каширин. Весной изменилось и соотношение сил не в пользу красных, они вынуждены были отходить частью сил на Туркестан, а частью — на заводской Урал. Было, было о чем подумать казаку. Что ж, видно, придется сызнова присягать на верность войсковому атаману.
Да и на сей раз недолгим оказался «праздник чувства» в стане председателя казачьих войск России. Начало девятнадцатого года выдалось похожим на памятное начало восемнадцатого. Со стороны Волги надвигались красные полки. Рядом с 24-й Железной дивизией Гая наступала 25-я дивизия Чапаева: близкие соседи по армейскому порядковому счету, они выходили плечом к плечу и на страницы военной летописи.
По чилижным распадкам Общего Сырта снова петляли весенние ручьи, теряясь в выборе пути. Но главный водораздел гражданской войны уже определился. И все-таки для тех, кто колеблется, всегда мало времени. А тут как раз и адмирал Колчак перевалил через Урал. Вечевые колокола ударили в станицах, грозно, требовательно сзывая неприкаянных казаков..
Шла страстная неделя. Приближалось воскресение Христово, с которым Дутов связывал и свое собственное воскресение. Тревожно было в Оренбурге, объявленном на чрезвычайном положении.
И накануне пасхи, в страстную субботу, грянул последний решительный бой на Южном Урале. И начались массированные атаки белой вышколенной конницы и отчаянные контратаки необученных стрелков из мастерового люда. И потекла в реках горячая людская кровь, подолгу не смешиваясь с полой ледяной водой...
Вера Карташева с восходом солнца отправилась в губком.
Из-за Урала, со стороны Каспия, дул шальной апрельский ветер. Он гнал по Николаевской улице табунок прошлогодних листьев, начисто сметал окурки с тротуаров. На углу Гостинодворской худенький мальчик лет двенадцати расклеивал очередной приказ штаба обороны города. Тут же, на простенках между пустыми витринами Гостиного двора, она увидела старые линялые афиши электротеатров с кричащими названиями картин: «Не говори мне — он умер», «Огонь под пеплом», «Тайна весенней ночи». А рядом извещение ревкома об отмене комендантского часа с вечера страстной субботы до пасхального утра. И ниже — уцелевшее с осени «Расписание дней пребывания Табынской иконы Божьей матери в пригородных станицах».
