— Пришел Сохатых, — сказал Капитанов, — я его не люблю.
Сохатых? Где Сохатых? — очнулся Юрочка — Я хочу видеть этого человека!
Капитанов был почти шокирован. Он понял Юрочку по-своему. Тогда люди вообще не вызывали друг у друга доброго любопытства, и уж к таким, как Сохатых, оно могло быть только сомнительным.
— Был остолоп из остолопов. Все над ним потешались, — ревниво сказал Капитанов.
Поодаль, среди сарафанных теток помещался крупный, выпуклый, весь в ломтях дикого сала человек с подозрительно кудрявой, шельмовской головой. Отставив массивный зад, подобный четвероногому существу, выкатив плакатные глаза, он горячо что-то намолачивал теткам, теребя руками висевший на шее блестящий иноземный фотоаппарат. И тетки без конца посматривали на это чудо и тоже притрагивались к нему руками.
Юрочка вспомнил сегодняшнего шмеля, увиденного в школьном сквере. Огромный шмель в расцвете статей пристроился к цветку шиповника и доил его, поводя раздувшимся бесстыдным задом.
Он подобрался поближе. Сохатых звенел знакомым Юрочке тонким голоском.
— Все говорят: писатели богато живут, командировки, Пицунда, Переделкино, гонорары…
Не верьте! Чушь собачья! Глупость! Вот мы с женой съездили в Западную Германию — трусы было не на что купить! Трусы было не на что купить, представляете?
Летел пух, тетки чесали ноги и сочувственно кивали. Одна — совершенно искренне.
«Под видом жалобы он хвастается, сообразил Юрочка, хвастается, дешевка, что власть его холит, путевку ему в капстрану выдает. И фотоаппаратом козыряет — смотрите, жалкие, сделано в Японии! Обменяй его на трусы, раз ты такой несчастный!»
Юрочка отошел в сторонку. На отлете, у прутьев решетки, отделявшей тротуар от зеленых насаждений, сидели на корточках два маргинальных выпускника, седой и плешивый, и пили из граненых стаканчиков зеленоватое нечто.
— Ты из новеньких, — окликнули они его, — ассистентик? Выпей с нами.
Юрочка выпил что-то крепкое, сводящее скулы.
— Почему вы не со всеми? — спросил он.
— Мы паршивые овцы, газетчики, — ответил ему седой, — их от нас тошнит, нас от них тошнит.
— Особенно от Едуярда, — сказал плешивый, — от проститутки этой.
И рассказал свежие новости про Сохатых. Тот организовал какие-то письма от трудящихся, в них воспевались его партийно-краеведческие лубки, его смердящая лира и мазались дерьмом творения Васьки Французова, его вечного соперника. Они едят из одного корыта и вечно сталкиваются пятаками.
— Васька по крайней мере пьет, — сказал седой, — его совесть мучит.
