Полет в двадцатый век | страница 4



Вот, поймала мысль! Все наши малышки не просто боятся незнакомых людей, они же мужчин боятся! Потому и вокруг меня жмутся. Что бы это значило?

- Фатима! Марина! Быстро проверьте, нет ли ещё у кого вот такого? Есть? Ещё есть? Свежие... и у всех... Загрызу! Ганс, отдай одеяло! Где эти г... провожатые?! Обоих сюда, немедленно!

Мало, что одну продали? У воды, значит, быть, да и не напиться? Малинник себе устроили, педофилы? Типа, всё равно девчонок к чужакам на растерзание везем или колдунья (это я) их на зелья пустит... Да я вас самих... Нет, пора мне учиться за лицом следить, тишина вокруг звенящая... Княгиня в гневе! Хоть подобие величественности надо изобразить... Ага, привели!

- Эй! Убрать... вот это... дерьмо!

Смотри-ка, понятливые. Каждый сноровисто взял в одну руку по ноге, другой рукой подхватил тушку хуторянина... Потащили... к помойной яме. Сержант удивленно смотрит. Все на меня смотрят с немым вопросом. Как, и это всё? Руку вперед, кулак сжать, большой палец вниз! Понятно? Дружный выдох. Здоровяк кивает. Знают любимый жест римских патрициев в цирке? Откуда? Ах да, мы же им привезли новый фильм, свежепереснятый с компа на пленку - "Спартак"... Эрудиты.

Финита ля комедиа! Огромный Ганс педалью распахивает крышку над выгребной ямой, шагом в сторону пропускает наивных вперед и резко бьет сразу обоих под основание черепа. Хрясь! Парочка, взмахнув на прощанье своими и чужими ногами, исчезает... Пульх! Бульк!


Ненавижу эти официальные визиты! То и дело приходится изображать из себя невесть кого... феодальную владычицу... Так, оглядеться, пока все смотрят мимо меня... Вроде бы пронесло! На лицах даже проступает уважение - своя... Строгая, но справедливая! А иначе никак нельзя, я представитель высшей власти. И высшей справедливости. На том стоим... За изнасилование наказание одно - смерть... Немедленная. Публичная. Так надо, понятно?

В начале 90-х годов, в той прошлой, далекой "демократической России", утонувшей в потоке либеральной "чернухи", довелось мне пообщаться с занятным стариком. Ровесником века. Даже у Колчака писарем успел послужить. По малолетству поддела дедулю. Зачем же вы слушали красную пропаганду? Дед усмехнулся, объяснил: "А не было никакой пропаганды! Вообще... Агитировали не словом, а делом. Через деревню, как саранча, перли всякие. Белые, зеленые, чехи, японцы... Власть за три года поменялась раз пятнадцать. Но каждая брала харчи, отнимала лошадей, уводила парней-рекрутов, насиловала... Иногда, от отчаяния, родня приходила жаловаться командирам. Командиры хохотали - право сильного! Только красные не стали смеяться. По указке пострадавших дернули насильников из строя, да и шлепнули... Без речей о Мировой Революции... Война сразу и закончилась. Стало ясно - пришли свои."