— Нас запретят к чертовой матери, — Берта раскраснелась, поникла, только пальцы разминали тоненькую самокрутку с привычным спокойствием. — Женские болезни надо лечить электричеством.
Грабор поцеловал ее в щеку.
— Будь снисходительней. Ей недавно сделали грудь. Хочется покрасоваться. У тебя замечательное платье.
— Ты стал подозрительно вежливым.
К ним подошел подросток с подносом презервативов. Какое-то гейское общество проявляло благотворительность. Грабор взял несколько штук, поблагодарил, коротко поклонившись.
— Я стал вежливым и гигиеничным. Соблюдаю элементарные нормы.
Откуда-то сзади к подносу протолкался молодой человек, зачерпнул целую горсть. Берта оживилась:
— Какой мальчик, какой хороший мальчик.
Грабор человечно проводил взглядом ее обнаженную спину. Знакомство с Бертой он ценил, их отношения возвращали его к здравомыслию и цинизму. Порыскал глазами, но никого не нашел. Музыка не побуждала к ритмическим движениям, публика навалилась на бар, кто-то проецировал на экран с желтыми разводами абстрактные изображения. Он опять поднялся наверх, столкнулся с Мишел в проходе. Она оказалась удивительно приветливой, хотя они никогда не дружили. Вдруг обняла:
— Как я тебе?
— Мадам Бовари!
Домой возвращались с Фридом, он остался недоволен потому, что «нет любви на свете». Он рассказывал:
— Еду с пляжа, родной город-Москва, а я в шортах. Мы купались, катались… Я башляю, а меня не пускают на стриптиз. Говорят: какие красивые у вас ноги, сейчас все женщины на вас бросятся, вот ноги дак ноги, как тебе удалось такие отрастить? У них там все не как у людей.
— Нужно прилично выглядеть в неприличном месте.
— Философия! Это тебе не кабаре, не французский театр. Это балаган, шапито с повидлом! Не пускают и все. Где я возьму костюм-тройку? Я давал деньги. Не берут. Или я мало давал? И что ты думаешь? Я обматываю ноги полотенцем, похлопываю мальчикам по щекам…
Грабор прокрутил пленку: на автоответчике оказалось несколько сообщений от Лизонькиной подруги, та утверждала, что Толстая вылетела в Нью-Йорк. Он не придал этому значения, пощелкал определителем — минут десять звонил какой-то Аль Мамед, местный телефонный номер. Пока Грабор кипятил чайник, араб позвонил опять.
— Желаю ли я говорить с Лизой? — Грабор помолчал, враждебно цокая языком. — Ну, что?
— Если вы не в состоянии, она может остановиться у меня, — человек на линии выражал что-то глубоко дружелюбное. — Что? Я знаю ваш адрес.
