«Кажется, все! Не мешало бы еще камень на шею. Впрочем, сойдет и так. Тут на дне всякой проволоки больше, чем на линии Маннергейма. Бог даст, зацепится».
— Ну, прощай, — сказал он. — Не хотел я. Так получилось.
— О-о-о! — тонко и жалобно простонал Боря. — О-о-о! Голова-а-а!
Зубы Клещова клацнули. Он присел, ухватил Борю за щиколотки и, по-рачьи пятясь, поволок к краю обрыва…
Дико, истошно орали немногочисленные, а потому необыкновенно наглые петухи. Вот-вот на улицах должны были появиться первые прохожие.
«Дотащу до ближайшего телефона-автомата, вызову неотложку, его оставлю возле будки, а сам смоюсь», — решил Клещов.
Он до сих пор не мог понять, почему не исполнил задуманного, почему в самый последний момент, когда Борина голова уже свешивалась над пропастью, куда более темной, чем окружавшая их ночь, а по склону обрыва застучали, запрыгали, уносясь к воде, сбитые камешки, в его собственных руках не хватило силы на один-единственный, последний толчок…
То ли кишка тонка оказалась, то ли причиной был сам Боря, тихо и даже как-то спокойно промолвивший вдруг: «Не надо в воду… Боюсь… Лучше здесь добей…» — Кто сейчас разберет. Факт оставался фактом — вместо того чтобы пускать пузыри, Боря, вновь потерявший сознание, трясся сейчас на закорках у Клещова.
До ближайшего телефона было почти полкилометра темных, горбатых переулков. Даже с трехпудовым мешком за плечами преодолеть такое расстояние весьма непросто. А Боря, несмотря на всю свою внешнюю субтильность, весил куда больше.
Телефонная будка встретила их зиянием расколотых стекол. Дверь отсутствовала напрочь, точно так же, как и трубка, вместо которой торчал короткий, разлохмаченный обрывок шнура.
Следующий телефон-автомат находился в километре отсюда, напротив здания милиции.
«Брошу здесь, кто-нибудь подберет, — подумал Клещов. — Тыльной стороной ладони он попытался утереть пот, а вышло — размазал по лицу липкую и холодную чужую кровь. Нет, не брошу! Сдохнет! Не хочу брать грех на душу!»
Он свернул налево в провал тупика, протиснулся в узкую щель между забором и углом трансформаторной будки, протащил за собой тихо постанывающего Борю, на подгибающихся ногах, где шагом, а где рысью пересек пустырь, зимой служивший для окрестных мальчишек катком, а летом футбольным полем, преодолел низкий — по колено — заборчик, чуть-чуть не упал при этом, зацепившись штаниной за гвоздь, по скрипучим мосткам преодолел подготовленную для теплотрассы траншею, разминулся с заспанным гражданином (судя по одежде — железнодорожником), ничем не выразившим свое удивление от такой встречи, треща гравием, обогнул ярко освещенную стройплощадку, нырнул под монументальную кирпичную арку и оказался на задворках областной клинической больницы, возле мрачного здания с замазанными белой краской окнами — не то кухни, не то прачечной, не то прозекторской. Клещов точно помнил, что ночью в этом здании всегда горит свет, а возле двери имеется кнопка звонка.
