Базар устал…
Поляна опустела.
Умолкли разом песни, шум и гам.
И горцы, завершив успешно дело,
Разъехались, ударив по рукам.
На горку бесконечной вереницей
Груженые повозки поползли.
Истошный вопль полночной дикой птицы
Раздался неожиданно вдали.
Похолодало…
Впрочем, был согрет я
Внезапной страстью, что ни говори…
И вдруг узнал два женских силуэта
На фоне отцветающей зари.
Не ведая усталости и страха,
Без тягостной поклажи,
Налегке,
Они шагали в сторону Ахваха
И пели на аварском языке.
Одна постарше
В легкой шали белой
Свой медный таз под мышкою несла.
А та, на чей платок фуражка села,
С гармошкою за ней вприпрыжку шла.
Спросил я у знакомой мастерицы
Их имена, пылая изнутри…
— Так это же ахвахские певицы.
Мать звать Кусун,
А дочь ее — Шахри.
Шахри, Шахри — таинственное имя,
Арабских сказок тонкий аромат…
На свете не найти его любимей —
Так мне казалось много лет назад,
Когда, застыв, глядел я на дорогу
С «горящим вздохом в пламенной груди»,
Когда известно было только Богу,
Что сбудется со мною впереди.
