— Да, да, Нярги, возле русского села Малмыж.
Когда отошли в сторону, Валчан спросил Американа:
— Как ты думаешь, хорошо он заплатил?
— Денежный человек, видать. А хорошо или плохо, как разберешь? — ответил Американ. — Зачем ему никому не нужные сэвэны?
— Кто его знает. Говорил, когда ездили на лодке, что приехал из самого большого города, где царь сидит.
Ни сейчас, ни позже и никогда не узнают Валчан с Американом, что они беседовали с выдающимся этнографом Львом Яковлевичем Штернбергом и никогда не прочтут его труд «Гольды», который он начинает так: «15 мая (ст. ст.) 1910 г. я выехал из Петербурга…»
То ли Американ был неопытным хозяином и рулевым-дого, то ли он нарочно делал длительные остановки в стойбищах и ночлеги на пустынных островах, — этого не мог понять Пиапон. Сам он никогда не бывал в Сан-Сине, но не однажды слышал, что охотники едут и днем и ночью в любую погоду и делают остановки только в крайних случаях. Удивляла Пиапона и беспечность хозяина халико: рулевой-дого должен постоянно находиться у кормового весла, заменять Пиапона, когда тот уставал, но Американ будто позабыл, что он дого и почти не подходил к веслу.
Когда проплывали мимо пологого берега, все гребцы выходили из лодки, впрягались в веревку, как собаки в упряжку, и тянули ее на бечеве. Американ же оставался в халико и лишь покрикивал на охотников.
«На глазах меняется человек, — думал Пиапон. — Какие-то несколько лет назад, когда охотились вместе, был совсем другим, а теперь — не узнаешь. Отчего он стал таким? Оттого ли, что деревянный дом построил? Или, может, потому, что стал хозяином халико и на время хозяином гребцов? Совсем разленился. На охотника не похож, спит долго, покрикивает на людей, как на собак. Нехорошо. Другой стал Американ, совсем другой».
Потом мысли Пиапона перенеслись домой, в Нярги, от которого он все дальше и дальше удалялся. Вспомнил жену, дочерей, одна из которых уже была замужем, другая на выданье, вспомнил присмиревшего постаревшего отца, братьев и сестер. И у него опять защемило в груди, как тогда, когда покидал родной дом. Он опять и опять спрашивал себя, какая неуемная сила поволокла его в эту неведомую таинственную Маньчжурию? Любопытство? Стремление познать неведомое? Да. Все это верно. После того как Пиапон десять лет назад поездил по Амуру в поисках сбежавших из дому Идари с Потой, он постоянно мечтал о новой поездке, у него появилась необъяснимая жажда познания окружающего. Жаждущий пьет воду, а Пиапон не мог утолить своей жажды, потому что не мог выехать из дома, не обеспечив семью продовольствием. Только нынче зимой ему удалось добыть столько пушнины, что он вдосталь оставил дома крупы, муки, взял с собой другую часть пушнины, на которую надеялся накупить продуктов на зиму.
