Агоака выбирала лучшие куски сазана, когда в дом вихрем ворвался Хорхой.
— Дедушка, тетя! — закричал мальчик и запнулся под тяжелым взглядом Агоаки. — Дедушка! Тетя Идари в гости приехала! Вон на берегу.
— Что? Что ты говоришь, Хорхой! — закричала Агоака, побросала все на столик и стремглав выбежала на улицу. За ней выскочили Далда, Хорхой, как лягушата попрыгали с нар девчушки и заковыляли на берег. Баоса приподнялся, но в окно невозможно было увидеть берег, и он сполз с нар, подошел к настежь раскрытой двери, постоял и вернулся на свое место.
— Приехали. Наконец-то, — прошептал он.
Агоака бежала что было мочи, легкий летний халат будто прилип к ее раздобревшему животу и грудям. Она увидела возле вытянутой на берег лодки любимую сестру Идари, старшего ее десятилетнего Богдана, мужа Поту; двое младших еще не вылезли из лодки. Агоака подбежала к Идари, обняла ее, прижала к груди, и слезы радости брызнули из глаз. Идари тоже всхлипнула, обнимая сестру.
— Хватит, хватит, а то соленой станет вода в Амуре, — улыбнулся Пота, помогая маленькой дочурке вылезть из лодки. Агоака перецеловала всех детей сестры и тогда только обернулась к Поте. При виде его у нее всегда появлялось смешанное чувство: она уважала и любила его как мужа сестры, как родного брата своего мужа, но в то же время ее отталкивало изрытое оспой лицо. Пота, видимо, понимал, что творилось с Агоакой, и всегда приходил ей на помощь.
— Ну что, целоваться будем или как? Ты старшая, тебе целовать, — пошутил он несколько неуклюже.
Агоака чмокнула его в щеку. А Идари обнимала и целовала всех встречавших ее племянников и племянниц, слезы обильно текли по ее щекам, когда она обнималась с женой Калпе Далдой и подругой детства и юности, а теперь женой брата Дяпы Исоакой.
Пота вытаскивал из лодки вещи и тревожно поглядывал на фанзы. Вдруг его лицо посветлело, он увидел торопившегося на берег отца. Ганга босиком, не чувствуя обжигавшего полуденного солнца, спешил к сыну. Он сильно постарел, волосы его побелели, ростом стал еще ниже. Ганга подбежал к сыну, уткнулся лицом в его грудь — он был на голову ниже сына.
— Мой сын, сын мой, — бормотал старик. — Приехали. Долго будешь гостить? Хорошо, что приехал, увидел тебя, дождался. Побаливаю я.
— Ничего, ама, ты еще нас переживешь, — улыбнулся Пота.
— Мать ведь тоже хотела, да вот…
Мать Поты, тихая безмолвная старушка, так же тихо и спокойно, как и жила, ушла к своим предкам девять лет назад, Ганга остался один в пустой фанзе, он не хотел переезжать к Поте на горную реку Харпи, не мог перейти жить и в большой дом к Улуске — не позволяла гордость. Год он прожил один, потом вдруг привез себе жену из Хунгари и зажил опять тихо и бедно.
