Только хотел Пиапон спросить Кирилла, умеет ли он читать и писать, как услышал, что его собеседники перешли на китайский язык.
— Почему вы по-китайски говорите? — удивленно спросил он.
Американ никогда не задумывался перед тем, как что-нибудь соврать. И он сказал Пиапону:
— Не обижайся. Мне надо проверить, насколько я понимаю китайский язык. А с кем говорить, если не с друзьями? Они мне растолковывают непонятные слова. Приедем в Сан-Син, я буду твоим толмачом. Хорошо?
— Говорите, мне это не щекочет уши! — ответил Пиапон и подумал: «Если понимаешь язык, то зачем еще надо проверять?»
В фанзе было прохладно. Травяная крыша надежно защищала от дождя и снега, от огненных лучей летнего солнца и жгучего зимнего мороза. Правда, зимой по ночам в фанзе сильно остывало — в ведрах вода покрывалась льдом, и дети искали тепло у родителей. Но зато летом тут всегда было прохладно; сидя на парах с трубкой во рту, приятно было наслаждаться этой прохладой.
Баоса выглянул в окно — ползавшие по сыпучему песку ребятишки попрятались в тени под амбаром. Жарко сегодня на улице, так жарко, что сквозь кожаные олочи песок жжет ноги. Из-под амбара выбежала восьмилетняя дочь Агоаки Гудюкэн, видно, сильно жжет ее пятки раскаленный песок, иначе она не стала бы прыгать, как зайчик на лесной полянке. Девочка подобрала на песке ракушки, осколки разноцветных стекол, камешки и вприпрыжку вернулась под амбар, где играли две младшие дочери — Дяпы и Калпе.
«Сами только на ноги встали, а уже щенков пеленают», — подумал Баоса и усмехнулся.
В пояснице Баосы закололо, он выпрямил спину, погладил ладонью: старость пришла. Год назад Баоса ни за что не признался бы в этом, но теперь не может обманывать самого себя. Много всяких лекарств принял он, прибегал к помощи шамана, наказывал хранителя фанзы — каменного дюли,[4] закапывал его в песок, хлестал прутьями, а то и палкой избивал, но ничего уже не помогало. За все лето не мог выехать на дальние озера порыбачить, не мог попытать счастья на берегах горных речек, где бродили осторожные изюбры-пантачи. Все лето сидит Баоса дома, вяжет сеть да любуется в окно внучками и внуками. Хорошо, что окно из стекла, будь оно как раньше из сомьего пузыря, он лишен был бы и этой последней радости. Спасибо Митрофану, что не забыл старика и, когда стеклил окна в новом деревянном доме Пиапона, принес кусок стекла и вставил в окно большого дома. Баоса хорошо помнит тот день, тогда тоже было жарко. Пришел Митрофан, положил стекло на столик и говорит: «Дед, я тебе свет принес, в большом доме с этого дня станет светло, как на улице». Баоса посмотрел на большой стеклянный лист, мысленно соразмерил с проемом окна, — стекло никак не подходило.
