— Как же тебя не называть было, если твой сын украл мою дочь?
— Ну, украл, но я его не учил воровать чужих дочерей! — Ганга привстал, он опять готов был сцепиться с соседом.
— Ты ругаться пришел или по делу?
Вспыльчивый Баоса на этот раз был сдержанней, хладнокровней, чем Ганга.
— Пришел я к тебе по-хорошему поговорить, а ты меня опять рассердил.
— Ладно, не сердись.
Два старика, как два хорька, сидели друг против друга, пыхтели трубками, плямкая губами.
— Думал я, они на Джалунское озеро сбежали, — заговорил миролюбиво Ганга. — Ездил по озеру, по горным рекам — нигде их следов не нашел. Пота шибко меня рассердил, опозорил нас, мы хоть и бедны, но мы гордые. Нашел бы его, непременно пролилась бы кровь. Следы искал, прислушивался, думал, должен он на еду мясо добыть, должен по зверю стрелять. Ничего не услышал. По озеру, по протокам вышел я в стойбище Чолачи, потом побывал в Джонко — нигде их не видели. Выехал на Амур — там тоже их не видели. Выходит, они не поднялись вверх по Амуру.
— Вниз по Амуру тоже не спустились, мы по всем стойбищам до Падали спускались.
— Может, к озерским нанай подались?
— Озерские тоже не встречали их. Если бы они ехали по озеру Болонь, их бы сразу заметили, там столько глаз, мухой только можно пролететь незамеченным.
— Куда тогда делись?
— Где-то рядом с нами, видимо, время выжидают.
— Может, они в стойбище Хулусэн сбежали?
— Кто их знает.
— Туда не собираешься? — Ганга испытующе посмотрел на Баосу.
— Поясница болит, шевельнуться не могу.
Ганга замолчал, ему очень хотелось знать, будет продолжать Баоса поиск беглецов или нет, ему хотелось услышать, что он думает о завещании жены. Сам Ганга хорохорился только в первые дни, потом он остыл, и если бы действительно ему удалось разыскать Поту с Идари, то, пожалуй, скрыл бы от других их местопребывание. Он на самом деле побывал в Чолани и Джонко и для виду угрожал беглецам всякими карами, возбудил этим любопытство людей, оставил о себе воспоминания чолачинским охотникам и вернулся назад.
— Когда поясница перестанет болеть, поедешь искать? — осторожно спросил он.
— Там видно будет.
— А как завещание покойницы? — уже напрямик спросил Ганга.
И Баоса понял — ему не отвертеться.
— С живой не совещался, чего же мертвую слушать стану? — рассердился он.
«Опять погонится», — с тоской подумал Ганга.
Ганга оказался прав. Через три дня Баоса почувствовал облегчение. Он откопал каменного идола, водворил его на место в угол, пожурил за отсутствие усердия в службе и наказал, чтобы впредь он не пускал в дом злых духов, болезни, оберегал детей и женщин. Вечером, когда все сыновья были в сборе, он объявил:
