— Этого недостаточно!
Уильям Месволд вздрогнул и оторвался от своих книг. Чего недостаточно? Неужто сэр Дарий стал тяготиться их идиллическим существованием, столь приятным для обоих?
— Может быть, вы пересмотрите наложенный на себя запрет и мы сыграем в сквош? Mens sana, знаете ли, in corpore sano[28].
Сэр Дарий отмахнулся от предложения. Он ощущал себя на пороге нового знания, ему было не до сквоша.
— Трех функций недостаточно, — возбужденно проговорил он. — Должна быть четвертая.
— Ее не может быть, — возразил Месволд. — Три составляющие теории старины Жоржа заполняют собой всю картину социального устройства.
— Да, — отозвался сэр Дарий, — но как быть со всем тем, что вне ее? С тем, что за чертой, над схваткой? Как быть с изгоями, прокаженными, париями, изгнанниками, врагами, привидениями, парадоксами? Как быть с теми, кто не от мира сего? Как, черт возьми, — он обернулся к своему погруженному в молчание сыну, сидевшему в дальнем углу библиотеки, — быть с Вайрусом?
— Боюсь, я не понимаю, о чем вы, — сказал Месволд в полном недоумении.
— Как быть с теми, кто вне?
— Вне чего?
— Всего, чего бы то ни было. Физически — как кометы, летящие в космосе, свободные от любых гравитационных полей.
— Если и существуют подобные люди, — предположил Месволд, — не являются ли они своего рода rarae aves[29], редкостью, исключением? Нужна ли четвертая составляющая, чтобы объяснить их существование? Разве не подобны они использованной бумаге и другому мусору, который мы выбрасываем? Разве нельзя просто сбросить их со счетов? Не принимать во внимание? Вычеркнуть из списка? Забаллотировать?
Но сэр Дарий не слушал. Он стоял у огромного окна библиотеки, пристально глядя на Аравийское море.
— Лишь тот видит всю картину, — пробормотал он, — кто выходит за ее рамки.
Вообразите эту сцену: величественный парс в святая святых своего дома — библиотеке, вместе с английским другом и живым призраком своего ребенка, человек, загнанный жизнью в мир книг, стоит у раскрытого окна. Значит, его изоляция не абсолютна, библиотека — не замурованная гробница, и через окно туда проникают все звуки и запахи беспокойного города: аромат чанны и бхела, тамаринда и жасмина, громкие голоса — ведь в этих краях если хотят что-то сказать, то повышают голос, — уличный шум, цоканье копыт, хлопки автомобильных двигателей, звонки велосипедов, ослепительное солнце на глади залива, гудки военных кораблей и наэлектризованное общество перед началом своей трансформации.
