Сквозь сетки хлестких лоз и липких паутин
С трудом Нарцисс идет тропою, вглубь бегущей.
Всё молчаливей глушь и полусумрак гуще…
Лишь дятла стук вдали да смутный шум вершин…
И вдруг – долменов круг. И в их кольце – один
Тысячелетний дуб раскрыл широкой кущей
Корону пышную своей листвы цветущей
Над сумрачным стволом с нарезами морщин.
Средь вековых дубов, как патриарх маститый,
Главой всех выше он, и мощен стан, повитый,
Как в плащ из бархата, запутанным вьюнком.
Под ним – в сырой земле рассевшиеся плиты
И камень жертвенный с увянувшим венком
Пред изваянием великой Афродиты.
Богиня – мать любви… Но сниться мог кому бы,
Как не безумцу, лик, невиданный вовек…
Он бредил, он горел, ваятель-человек,
На глыбу творчески кладя свои надрубы.
Он жизнью скрытою затеплил камень грубый,
Он с бородой мужской богини лик иссек,
Зажег ей страстью взор из-под истомных век,
В улыбке странной свел ей чувственные губы.
И вот царит она с загадочным лицом,
Придерживая грудь с налившимся сосцом…
Какой могучий вид! Как женственна осанка!
В руке царицы – жезл с заточенным концом,
А между лядвей – знак таинственного анка
Мистически вклинен неистовым резцом.
Оцепенел Нарцисс. В кругу немых камней
Пред изваяньем он стоял в тревоге сладкой…
Богиня, чудилось, жила, дыша украдкой
В игре причудливой сгущавшихся теней.
Он на колени пал в восторге перед ней,
Он страстно замирал, томимый лихорадкой:
Она цвела пред ним запретного разгадкой,
Как пред Тирезием Паллада прежних дней.
Мерцали сумерки… Черты жено-мужчины
В чертах муже-жены сливались в лик единый.
И руки пылкие к нему Нарцисс тянул…
Вечерней свежестью кадили чащ глубины,
Стихая, замирал последний ветра гул,
И отблеском зари зажглись дерев вершины.
Но сжег свою печаль закат в огне разлуки.
По бархату небес, как цепь седых борозд,
Тянулись облака; родились сонмы звезд,
И выплыл, как челнок, к ним месяц сребролукий.
Вкруг дуба-праотца его сыны и внуки
Молились перед сном. Уж гомон птичьих гнезд
Для ночи затихал… В дремоте свистнул дрозд…
И жизни солнечной в лесу умолкли звуки.
Подлунным бытием жила лесная тишь…
Беззвучно пронеслась, как тень, летунья-мышь,
Протяжно-жалобно вдали заплакал филин…
Нарцисс шептал, но так, что сам он слышал лишь,
Что вся его душа, до потайных извилин,
Живет одной мольбой: – «Владычица, услышь!..
